В приемной ждала народная артистка СССР Вера Дулова. Помощница подумала, что Фурцева вряд ли ее примет. Но когда через некоторое время с какими-то бумагами зашла снова, увидела Дулову уже в кабинете. Рабочий день Екатерины Алексеевны был загружен, как обычно, множество посетителей…
Хозяйка министерского кабинета слегка перекусила в маленькой комнате возле кабинета, одна. Вечером ей предстояло сделать приветственный доклад в честь юбилея Малого театра. Но часов в шесть она узнала, что выступать будет Николай Подгорный.
Последнее время вокруг Фурцевой сжимались тиски. Сильнейшим ударом стало ее неизбрание в конце 1973 года депутатом Верховного Совета СССР. Для гордой и честолюбивой женщины это означало крах дальнейшей карьеры.
Неоднократно секретарь ЦК Андрей Кириленко попрекал Фурцеву строительством личной дачи. Отчитали ее и на секретариате ЦК. Не удержалась, ответила резко. По коридорам вовсю шли разговоры о том, что вот-вот секретаря ЦК Демичева снимут с должности и, оставив в Политбюро, назначат на другую работу. Скорее всего, министром культуры. Что же тогда будет с ней?
Накануне, во время гастролей в Голландии, скончался Давид Ойстрах, которого Фурцева очень любила. Она отговаривала его от поездки, зная, что у музыканта больное сердце. Вместе с Василием Феодосьевичем Кухарским, замом, написали некролог, под которым потом поставят подписи руководители партии и правительства, деятели искусств.
На приеме в Малом театре старалась держаться непринужденно, сделала несколько глотков «Боржоми», рано ушла. Заехала к дочери, посидела недолго, была грустна. Села в машину и уехала домой. Муж еще не вернулся. Около одиннадцати позвонила дочери. Та удивилась:
— Мама, почему у тебя такой голос?
— Ничего, утром я позвоню.
Набрала номер Людмилы Зыкиной, сказала ей несколько слов. Приняла душ. Из ванной уже не вышла… Без десяти час в квартире Светланы снова раздался звонок, звонил Николай Павлович Фирюбин: «Мамы больше нет»… И положил трубку.
На панихиде в новом здании Художественного театра на Тверском бульваре (год назад Фурцева с воодушевлением выступала на его открытии) многие плакали. С прощальными словами выступали Кухарский, Царев и другие. Константин Симонов произнес проникновенные слова: «Екатерина Алексеевна всегда имела смелость сказать «да» — и делала все, чтобы поддержать, помочь… Имела смелость сказать «нет» — и ее поступки всегда соответствовали сказанному. Так поступать могла только большая, светлая личность».
Дочери Фурцевой писатель отправил телеграмму:
«Милая Светлана, даже не могу слов найти — так это горько сознавать, что больше нет на свете такого замечательного, храброго и благородного человека — каким была Ваша мама. Я любил и глубоко уважал ее и вместе с Вами горюю сегодня. Моя жена и дочери глубоко соболезнуют Вам и Вашим близким.
Крепко жму Вашу руку, уважающий Вас
Константин Симонов.
25. Х.74».
«Фигаро» о «Фурцевской афере»
Из дневника Василия Кухарского:
«Перечитываю свой дневник: опять Париж, опять наш фестиваль. В отеле каждый вечер заполнял меню на завтрак следующего утра. Следовало отмечать и нужные мне газеты, чего я не делал при неидеальном знании французского, английского и прочих языков. И вот в одно прекрасное утро приносят газету «Фигаро». Понял, что от меня желают прочтения чего-то, да и официант лукаво улыбался. Это «что-то» оказалось статьей «Фурцевская афера». Статья вроде бы незлобивая, да и само понятие «афера» у французов имеет более мягкий оттенок: «история», «предприимчивость» или что-то в этом роде. Посол Червоненко рассказал мне, что это уже вторая волна по поводу Фурцевой во французской печати. Первая — в связи с ее неизбранием депутатом Верховного Совета. К теме дачи обратились потому, что французам после решительных действий нового президента Жискара д’Эстена по расширению участия женщин в государственном управлении важно было подчеркнуть, что в СССР была одна талантливая баба, да и та…
Летом 1974 года в жизни Екатерины Алексеевны случились большие неприятности. По настоянию дочери она построила под Москвой дачу. Строение было зарегистрировано как личное, хотя в распоряжении министра культуры была и дача государственная. Новостройка получилась ни шикарной, ни дорогостоящей, но газеты по наущению сверху раздули эту историю, уличив министра в стяжательстве. Дело в том, что некоторые стройматериалы приобретались не по коммерческим, а по государственным ценам, хотя многим более высокопоставленным мужам подобное сходило с рук. С Фурцевой же поступили откровенно жестоко. Дачу пришлось сдать государству».