Всему когда-нибудь приходит конец, и вот колеса кареты загрохотали по мощеному двору замка будущего короля шведского Адольфа Фридриха. Да-да, так уж тесно переплелись судьбы владетельных домов Европы! Понятно волнение, с которым отправилась в путь Иоганна: она-то знала, что и дочь, да и ее саму в Эйтинском замке может ждать самая удивительная судьба, более чем невероятная – от юного принца давних европейских кровей до престарелого паши, пожелавшего украсить свой гарем наследницей северных земель…
Быть может, если бы так произошло, история сложилась бы совсем иначе. Но она не знает сослагательного наклонения – она вертит людьми по собственному разумению, а ее резоны далеко не всегда понятны людям. Чаще, конечно, непонятны совсем.
Карета остановилась.
– О, какое счастье! – прошептала Иоганна.
– Да, матушка, – кивнула Фике.
– Дитя, ты помнишь, о чем просил твой отец, принц Христиан?
– Да, матушка, – едва слышно ответила девочка.
– Повтори еще раз, как ты должна приветствовать его светлость, принца Адольфа Фридриха.
Фике послушно повторила. Она ни разу не сбилась и не замешкалась ни на мгновение, но все равно Иоганна осталась недовольна: этому цветистому приветствию явно не хватало искренности. Но тут уж ничего не поделать: Софии незачем знать, насколько важным может стать любой визит в любой из владетельных домов, даже если это всего лишь замок вдовствующей герцогини Брауншвейгской, которая воспитывала в свое время юную Иоганну.
– А теперь скажи, как следует приветствовать наставника принца Адольфа!
Фике и тут не сбилась ни словом, Иоганна и в этот раз была недовольна.
– А теперь, дитя, прежде чем мы войдем в замок, запомни. Ты всегда говоришь только после меня. Даже на прямые вопросы ты можешь отвечать лишь после того, как я тебе позволю – хотя бы кивком.
Фике тяжело вздохнула. Да, именно такого она и ожидала.
– Повинуюсь, матушка! – произнесла она, изо всех сил пытаясь сдержаться.
Иоганна распахнула дверцу кареты и ступила на камни у ступеней. Навстречу ей выбежал на вид двенадцатилетний мальчишка.
– Я Карл Петр Ульрих, герцог Голштинский! А вы кто такие? Зачем пожаловали?
Иоганна окаменела.
Из «Собственноручных записок императрицы Екатерины II»
Я увидела Петра III в первый раз, когда ему было одиннадцать лет, в Эйтине у его опекуна, принца-епископа Любекскаго. Через несколько месяцев после кончины герцога Карла-Фридриха, его отца, принц-епископ собрал у себя в Эйтине в 1739 году всю семью, чтобы ввести в нее своего питомца. Моя бабушка, мать принца-епископа, и моя мать, сестра того же принца, приехали туда из Гамбурга со мною. Мне было тогда десять лет. Тут были еще принц Август и принцесса Анна, брат и сестра принца-опекуна и правителя Голштинии. Тогда-то я и слышала от этой собравшейся вместе семьи, что молодой герцог наклонен к пьянству и что его приближенные с трудом препятствовали ему напиваться за столом, что он был упрям и вспыльчив, что он не любил окружающих и особенно Брюммера, что, впрочем, он выказывал живость, но был слабаго и хилаго сложения. Действительно, цвет лица у него был бледен и он казался тощим и слабаго телосложения. Приближенные хотели выставить этого ребенка взрослым и с этой целью стесняли и держали его в принуждении, которое должно было вселить в нем фальшь, начиная с манеры держаться и кончая характером.
Глава 2
Три короны
Эйтин, 1739
– Ну, признавайтесь, кто вы такие! И какого черта делаете в поместье моего родственника!
Та же самая наглость мальчишки, которая только что заставила Иоганну окаменеть, теперь – и достаточно быстро – привела ее в себя. Но самую малость: сил княгини хватило только на то, чтобы прошипеть дочери:
– Скорее кланяйтесь! Это герцог Голштинии, мой племянник и ваш троюродный брат, а его мать Анна Петровна была дочерью русского императора Петра Первого… Вспомните, сколько раз я вам рассказывала об этом. Да кланяйтесь же!
Фике, как учила ее мадемуазель, приподняла пышные юбки и присела в поклоне.
– Не так, – шипела сзади Иоганна, – не так кланяются наследнику сразу трех фамилий.
Фике присела в еще более низком поклоне. Мальчишка ехидно улыбался, но с места не сходил.
– Я жду, ну!
«Какой противный у него голос…» – подумала девочка.
Иоганна открыла было рот, чтобы представиться, но тут наконец загремела барабанная дробь: барабанщики церемониального войска епископа пришли в себя. За этой дробью голос Иоганны пропал, будто его и не было вовсе.