Юровского, впоследствии сыгравшего главную роль безжалостного палача Государя и его семьи, я немного знал ещё до революции. Он имел небольшую моментальную фотографию, и раза три моя семья снималась у Юровского.
В первый же день, как только образовался Комитет общественной безопасности, ко мне подошёл Юровский и вручил пятьсот рублей вместе с подписным листом.
— Эти деньги я собрал среди местного еврейства для нужд Исполнительной комиссии. Прошу принять и выдать квитанцию.
Второй раз он обратился ко мне с просьбой выдать ему как уполномоченному Советом рабочих и солдатских депутатов мандат на занятие под совдеп дома Поклевского-Козелла.
Мне очень не хотелось давать ему это разрешение: Поклевский-Козелл состоял членом совета нашего банка и я был с ним в дружеских отношениях. Поэтому я предложил Юровскому остановить свой выбор на каком-нибудь другом особняке.
Но он, придя на другой день, настаивал на выдаче мандата именно на этот дом.
— Да чем он так вам понравился?
— Не мне, а совдепу. Мы постановили занять его во что бы то ни стало, потому что Поклевский-Козелл всегда предоставлял его в полное распоряжение всех губернаторов и высоких чиновников, приезжавших в Екатеринбург. Пусть же теперь окажет гостеприимство и нашему совдепу.
Пришлось выдать мандат на занятие верхнего, парадного этажа.
В конце лета говорили, что через Екатеринбург проследовали на восток два поезда с Царской семьёй. Говорили, что по желанию Государя где-то на Урале поезд был остановлен и заключённый Царь прошёлся пешком по полотну дороги.
Засим дошли известия о прибытии Царя в Тобольск и о том паломничестве, которое проявил народ, приходя в этот город с целью взглянуть на Царскую семью. Один из семьи мукомолов Степановых рассказывал, что он лично ездил в Тобольск и видел, как толпа во время прохождения Царя в собор стала на колени и пела гимн. Все эти рассказы производили на нас сильное впечатление, радовали и даже бодрили.
Впрочем, в то тяжёлое время радовал и рассказ инженера Б. Н. Карпова о том, что в Туринске он увидал стоящего на площади городового в полной форме.
— Это так обрадовало меня, что я ни с того ни с сего дал ему трёшницу на чай.
К этому времени относится введение твёрдых цен на хлебные продукты. К сожалению, этих цен я не помню, но стоимость заготовляющего хлеб аппарата вылилась в семь процентов от стоимости закупленного зерна. Цена самого хлеба образовывалась за счёт расходов за транспорт, хранение, не говоря уже о проценте за пропавшее зерно — как от стихийных бедствий, так и от воровства. А последнее, по-видимому, процветало.
Наши мукомолы, посматривая на афиши с ценами на хлеб, покачивали головами и говорили: «Эх, если бы нам наши мельницы отчисляли бы такую прибыль, мы давно были бы архимиллионерами».
Всех поражали те колоссальные цифры бюджетных расходов, о которых докладывал на Всероссийском съезде в Москве министр Некрасов.
Кстати, в сколько-нибудь благоприятные результаты этого совещания никто не верил, но зато правые всё чаще начали останавливать своё внимание на имени генерала Корнилова, ставшем для них заветным. Верилось, что именно он спасёт Россию.
В конце лета к нам приехали погостить Митя и Володя Лифлянды. Их прислала Мария Николаевна, чтобы немного отдохнуть и попитаться вкусным провинциальным харчем, что указывало на ещё большее расстройство продовольственного дела в Петрограде.
«ЗАЁМ СВОБОДЫ»
Начало осени 1917 года ознаменовалось в финансовой области денежным голодом, несмотря на выпущенные «зелёные деньги» достоинством в двести пятьдесят и в тысячу рублей и «керенки» в двадцать и сорок рублей.
В сущности, произошло второе банкротство Государственного банка. Первым его банкротством, конечно, следует считать приказ 1914 года о прекращении размена кредиток на золото. Посыпались циркуляры из правлений банков о принятии всех мер к увеличению подписки на «Заём Свободы». С этой целью рекомендовалось устраивать особые праздники «Займа Свободы». Путём размещения большого количества облигаций рассчитывали снять с рынка побольше кредитных билетов и тем ослабить работу печатного станка.
Под председательством управляющего Государственным банком В. В. Чернявского была образована комиссия, которая и решила устроить праздник «Займа Свободы».
В эту комиссию входили представители всех политических партий и союзов. Нам удалось войти в соглашение и с местными большевиками о прекращении на время агитации, направленной против займа.
Мне пришла в голову довольно удачная мысль: устраивать в день праздника на улицах и в общественных местах лотереи «Займа Свободы». Я предложил делать это так: продавать из ордерной книжки сто пронумерованных билетов по одному рублю. Когда все сто билетов оказывались распроданными, то при помощи мешка с бочоночками от лото разыгрывали одну сторублёвую облигацию «Займа Свободы». А так как её выпускная цена была назначена в восемьдесят пять рублей за сто, то от каждой облигации оставалась прибыль в пятнадцать рублей, каковую и решили направить на благотворительные цели.
Проект был принят и в день праздника имел большой успех. Сам же праздник состоял в том, что у каждого банка был устроен разукрашенный киоск, из которого продавали лотереи «Займа Свободы», принимали подписку на более крупные суммы и тут же разыгрывались сторублёвые облигации. Надо сказать, что лотерейные билеты брались нарасхват; покупавшая их публика здесь же ожидала розыгрыша, толпясь около киосков, и через каких-нибудь полчаса облигация уже передавалась счастливцу под одобрительные возгласы собравшейся толпы.
Днём же, в целях рекламы праздника, по городу ездил кортеж из экипажей, украшенных цветами и флагами.
Вечером клубный сад был переполнен. Вместо киосков были расставлены многочисленные столики, где торговля билетами шла очень бойко.
Однако праздник, несмотря на все наши старания и обилие кредитных денег на руках, совершенно не удался. В этот день было распродано и разыграно лотерей всего на восемьдесят тысяч рублей. Правда, подписка в банках дала около миллиона, но эта цифра далеко отставала от обычных подписок на военные займы, где, помнится, одно наше отделение давало не менее миллиона рублей.
Одно из многолюдных заседаний комиссии по устроению этого займа, благодаря моему неосторожному выступлению в защиту пленённого в Тобольске Государя, мне хорошо запомнилось.
Я был настроен нервно, и в ответ на выступления нескольких большевиков, начавших, по обыкновению, поносить имя Государя, называя его убийцей и дураком, я взял слово и обратился к хулителям со словами, произведшими впечатление разорвавшейся бомбы. Вся публика как-то отшатнулась от меня и застыла на местах. Я же при гробовом молчании сказал:
— Какое отношение имеет ваша пропаганда, направленная против несчастного узника, томящегося в Тобольске, к «Займу Свободы»? Я понимаю злостную и ложную пропаганду до момента отречения Монарха от престола. Как говорят, «цель оправдывает средства». Но теперь, когда Государь отрёкся от престола, не выговорив себе никаких прав и гарантий, эти разговоры только отрывают нас от насущных вопросов дня и производят совершенно отрицательное впечатление на слушателей, вызывая только чувства сожаления к Монарху, что и подтверждается паломничеством в Тобольске. Я бы просил господина председателя не допускать здесь посторонних разговоров, а держаться ближе к повестке дня.
Это, кажется, было единственное слово, сказанное в защиту Царя в Екатеринбурге.
В защиту же Государя, по слухам, выступил какой-то, очевидно, обезумевший офицер на одной из промежуточных станций между Пермью и Екатеринбургом. Он вдруг выскочил с шашкой в руках из здания вокзала с громким пением «Боже, Царя храни», бросился на солдат, находившихся на дебаркадере, и был убит на месте.
Не могу сказать, чтобы я чувствовал себя спокойно после этого неосторожного выступления. Несмотря на то что на заседании оно прошло при полном молчании и без знаков протеста, я несколько дней опасался ареста. Но такового не произошло. Вспоминая о предложенном мною плане устройства лотереи «Займа Свободы», должен сказать, что совершенно не рассчитывал на сильное распространение этого способа не только в Екатеринбурге, но и далеко за его пределами. Сперва этим способом добывания денег стали пользоваться благотворительные общества. Он как бы заменил собою кружечный сбор. Но эти летучие лотереи стали источником питания для многих любителей наживы и привились на железных дорогах, где в вагонах скучающей публике продавались импровизированные билеты. Зачастую выигравшим облигацию частенько являлось подставное лицо.