Вошел Опрятин, снял шляпу, поздоровался.
— Как здоровье, Павел Степанович? — сказал он, приглаживая жидкие волосы. — Давно вас не видал. Что поделываете?
— А ничего такого. — Колтухов любил в разговорах с посторонними прикинуться этаким простоватым, как он сам выражался, «воронежским мужичком»; он и в самом деле происходил из воронежских крестьян. — Хожу вот, руковожу… Споры всякие разрешаю, если кто не может двум свиньям корм разделить…
Опрятин вежливо улыбнулся.
— А как ваши смолы и пластмассы? — спросил он. — Все увлекаетесь?
— Какое там! — Колтухов развел руками. — Руководство много отнимает времени. Верно, есть у меня чуланчик — мешалка там, термостатики, пресс… Иногда поймаю в коридоре кого из молодежи за неслужебными разговорами — ну, тут уж изволь, голубчик, отправляйся в чулан, отпрессуй пару образчиков из пластмассы. В виде наказания. А то ведь, знаете, от смол какой запах нехороший… А с вами, говорят, приключение было? — спросил он неожиданно.
— Какое приключение? — Опрятин насторожился.
— Директор ваш рассказывал. Ездил, говорит, мой Опрятин в Дербент, в какую-то яму угодил, командировку пришлось продлить.
— Да. — Тень сбежала с лица Опрятина. — Была маленькая неприятность…
— Ну ладно, — сказал Колтухов, взглянув на часы, — не буду вам мешать.
Он кивнул и неторопливо пошел к двери, ставя длинные ноги носками внутрь.
Здесь будет уместно рассказать о дербентском приключении Николая Илларионовича.
В Дербент, древний город Железных Ворот, некогда охранявший самое узкое место караванного пути между горами и морем, Опрятин ездил, чтобы осмотреть остатки старинных крепостных стен и уточнить сведения о древнем уровне моря. Неведомые мастера сложили когда-то эти стены из корытообразно выдолбленных огромных камней, залитых для тяжести свинцом; камни прикрепляли к надутому воздухом бурдюку и вплавь буксировали туда, где искусные водолазы выкладывали подводную часть стен.
В последний день командировки Опрятин забрел в древнюю каменоломню на пустынном берегу. Оступившись, он попал ногой в расселину — и вдруг камень под ногой ушел вниз. С оборвавшимся от страха сердцем он пролетел несколько метров и плюхнулся в жидкую грязь.
Опрятин встал, отдышался. Только что над головой было синее жаркое небо, а теперь со всех сторон обступила затхлая мгла… Он вытащил ручной фонарик. Дрожащий желтый лучик прошелся по замшелым сырым стенам.
Опрятин понял, что провалился в подземный ход, соединявший когда-то крепость Нарын-кале с морем. Об этом ходе сохранились легенды, но сам он до сих пор не был найден.
Луч света скользнул вниз… Опрятин всегда умел владеть собой, но при виде останков человека его охватил ужас. Ноги сами понесли его прочь… Он попал в холодную лужу, это его отрезвило. Бежать бессмысленно. Да и от кого?
Он заставил себя вернуться к трупу и осмотреть его.
Это был человек небольшого роста, в рваном городском костюме. Видно, провалился бедняга в проклятое подземелье и был придавлен камнями… Опрятин еще посветил вокруг. Возле трупа лежал полуистлевший мешок. Опрятин пхнул его ногой, и оттуда вывалился пистолет.
«Немецкий парабеллум, — подумал Николай Илларионович. — Странно…»
Он решительно разворотил остатки мешка и увидел портативную рацию, несколько плиток взрывчатки, позеленевшие патроны. Из грязи торчал металлический баллон с гофрированным шлангом — очевидно, акваланг.
Типичное снаряжение диверсанта…
Он снова посветил на человека. В разорванном вороте рубахи что-то блеснуло. Опрятин всмотрелся: это было маленькое распятие, а рядом с ним — толстая железная пластинка на блестящей цепочке. Какие-то буквы были вырезаны на пластинке. Опрятин протер ее куском мешковины и прочел:
«А М D G».
Ниже шли буквы помельче, тоже латинские.
Совсем странно… Только католик может таскать на себе распятие…
Сколько же он пролежал здесь, в подземелье? Но черт с ним. Он-то, Опрятин, не собирается составить ему компанию…
Николай Илларионович поднял пистолет. С сомнением покачал головой. Потом потянул большим и указательным пальцем за боковые пуговки. Коленчатые рычаги затзора углом поднялись кверху и с сухим треском вернулись на место. Парабеллум был в исправности.
Опрятин выстрелил в светлевшее над головой «окошко» — дыру, образованную провалившейся каменной плитой. Подземелье наполнилось гулом. И снова — тишина.
Текли минуты, а может быть, часы. Опрятин стрелял, подземелье гудело, как разбуженный вулкан, но ни звука не доносилось с поверхности. Расстреляв все патроны, Опрятин, тяжело дыша, прислонился к мокрой стене. Отчаяние охватило его…
Вдруг он услышал встревоженные голоса там, наверху. Опрятин закричал. Он кричал, срывая голос и задыхаясь от смрада и пороховой гари. Отверстие закрылось: чья-то голова заслонила свет.
— Кто стрелял? — спросили сверху.
Прошло еще какое-то время, и вот наконец спустили веревку и вытащили Опрятина наверх.
Пришлось отложить отъезд, давать показания представителям местных властей, подписывать акты.
А терять время Опрятин не любил.
Две головы склонились над розовым листом светокопии: Николай и Юра сверяли отметки глубин на плане трассы трубопровода.
Молодой лаборант Валерик Горбачевский, взглянув на часы, подошел к зеркалу и принялся расправлять свои черные бачки и усики. Зимой Валерик три недели проболел гриппом и за это время отрастил бакенбарды, которые придали его круглому мальчишескому лицу. нагловатый вид. В отделе эти бачки называли «осложнением после гриппа».
Расчесывая усики крошечным гребешком, Валерик напевал песенку о некоем Чико, который приехал из Пуэрто-Рико.
— Друг мой Валерий, — ласково сказал Юра, — где, по твоему мнению, находится Пуэрто-Рико?
— Да знаю я! — Лаборант дернул плечом.
— Кажется, недалеко от Мадагаскара?
— Кажется, — неуверенно подтвердил Валерик. Инженеры засмеялись.
— Вот видишь, друг мой, сколь пагубно… — начал было Юра, но тут зазвонил телефон, и он снял трубку. — Николай, тебя шеф вызывает. Захвати план трассы и отметки.
Николай, прыгая через две ступеньки, поднялся этажом выше и вошел в кабинет Привалова. Там сидел незнакомый сухощавый человек в зеленоватом костюме. Он внимательно посмотрел на Николая, слегка кивнул и назвал себя:
— Опрятин.
Николай тоже представился и сел напротив Опрятина.
— Так вот, Николай Сергеевич, — Привалов посмотрел на него сквозь очки, — товарищ Опрятин — наш сосед из Института физики моря. Он сообщил мне интересные сведения, которые нам придется взять в расчет. Э-э… — Борис Иванович поднял очки на лоб и нагнулся над листом с трассой трубопровода. — Вот мель, где мы собираемся взрывать грунт.
Опрятин посмотрел и сказал:
— Излишне.
— Но мы заглубляем трубопровод, — возразил Николай, — исходя из перспективного понижения уровня моря.
— Видите ли, — сказал Опрятин, закидывая ногу на ногу и приглядываясь к Николаю, — я уже сообщил вашему руководителю: года через три уровень моря подымется. Следовательно, не стоит загублять трассу.
— У вас точные данные? Опрятин усмехнулся:
— Точнее, чем у меня, вы ни у кого не найдете. Привалов откинулся на спинку стула, и очки его сами собой опустились на переносье.
— Ну-с, — сказал он, потирая лоб, — ничего не поделаешь, придется пересмотреть отметки. Прошу вас, Николай Сергеевич, завтра же сходите в Институт физики моря. Можно будет, Николай Илларионович?
— Пожалуйста, — кивнул Опрятин. — Во второй половине дня.
— Вот и отлично. Вы не представляете себе, сколько нервов выматывает у нас трубопровод. Чересчур осторожные люди тормозят работу. В прошлое воскресенье мы были на площадке и… А, да что говорить.