По требованию МВФ югославское правительство приняло в 1989 г. закон о приватизации. Как выяснилось через 2 года, приватизация была обязательным условием «доктрины Ноува — Хоу», жизнеспособность которой МВФ проверял на Югославии.
«Доктрина Ноува — Хоу» была разработана в 1982 г. и ставила своей целью «ликвидацию экономической и военной мощи многонациональных государств восточного блока».
Доктрина предполагала: внедрение под контролем и на условиях МВФ в этих странах рыночных механизмов, проведение приватизации и открытие экономики этих стран для западного капитала при одновременном сохранении технологического разрыва с ведущими западными странами. По мнению разработчиков «доктрины», это должно было за собой повлечь (стадиально):
в политике: а) перерождение или ликвидацию правящих компартий, б) возникновение в результате идеологического вакуума, в) перманентный правительственный кризис;
в общественной жизни: а) дезинтеграцию общества на основе роста рыночного эгоизма населения (распадение общества на противоборствующие слои, группы, страты, круги), б) возникновение межэтнических, межконфессиональных, территориальных, клановых и социальных конфликтов с перспективой их милитаризации;
в экономике: а) нарастание инфляции, б) промышленный спад и технологический регресс и, наконец, в) необратимый подрыв промышленности и обороноспособности.
В прямом смысле слова «многонациональных государств восточного блока» было всего три: Югославия, СССР и КНР. В Югославии «доктрина Ноува — Хоу» сработала блестяще, что говорит о чрезвычайно высоком профессиональном уровне разработчиков доктрины. Социалистическая Федеративная Республика Югославия развалилась, подорванная «рыночным эгоизмом». Но с Сербией возникли проблемы.
Закон о приватизации был принят в СФРЮ в 1989 г., но западный капитал он не удовлетворил, так как практически сводил на нет любые попытки западных банков и компаний взять под контроль экономику Югославии. Поэтому Югославию пришлось развалить. В бывших югославских республиках приватизация пошла на основе новых, республиканских, законов. В Хорватии и Словении эти законы вполне удовлетворили Запад. Основным претендентом на захват хорватской и словенской экономики был германский капитал — и сегодня практически вся экономика Хорватии и Словении (прямо или косвенно) контролируется капиталом ФРГ. Причем сплошь и рядом германские концерны, купив хорватские предприятия, закрывали их, сохраняя тем самым рабочие места на однопрофильных собственно немецких предприятиях — и искусственно завышая таким образом цены на товары этих предприятий на международных рынках. Так и стоят теперь по всей Хорватии закрытые заводы — давно уже разворованные и демонтированные местным населением, ставшим безработным.
Но сербский республиканский закон о приватизации 1991 г. закладывал гарантии от такого развития событий. По этому закону, ориентированному на создание в Сербии «народного капитализма», западный капитал мог рассчитывать только на 10 % капитала приватизированного предприятия. Западные корпорации были недовольны этим обстоятельством, но формальных претензий к закону предъявить не могли, так как внешне он удовлетворял всем условиям МВФ: основное число экономических субъектов Сербии превратилось в частные (в акционерные общества).
То, что в Сербии был принят именно такой, а не другой закон, зависело не от Милошевича. Большинство предприятий в СФРЮ были предприятиями коллективной формы собственности (собственности трудовых коллективов). Именно эти собственники (трудовые коллективы) и возражали против иных вариантов приватизации. Они добились того, чтобы их коллективные предприятия были превращены в АО, в которых трудовые коллективы становились владельцами акций. Фактически изменилась лишь форма владения, но не суть. Против превращения своих предприятий в классические частные югославские рабочие решительно выступали, поскольку Югославия всегда жила по сути по рыночным законам — и рабочие знали, что первое, что сделает новый хозяин-частник — это сократит рабочие места, срежет зарплаты и социальные льготы (так и случилось в Хорватии и Словении).
Кроме того, югославские рабочие добились, чтобы в законе был зафиксирован принцип сугубой добровольности процесса приватизации (то есть государство могло принудительно приватизировать только те коллективные предприятия, которые оказались в положении банкротов).