На каком-то уровне с Россией просто обращались так, как обращаются с отдельными преступниками во всех юрисдикциях: их активы могли быть арестованы или заморожены. Но масштабы и объем санкций против России на порядки превышали все, что когда-либо наблюдалось в уголовном преследовании, и были гораздо более сопоставимы с теми суммами, которые правительства тратят на войны или пакеты стимулов. (Чтобы представить ситуацию в перспективе: Стимулирование пандемии в России в 2020 году составило около 70 миллиардов долларов, в то время как резервы центрального банка, ставшие бесполезными в результате санкций в 2022 году, были примерно в десять раз больше этой суммы).
Западные правительства имели даже больший контроль над денежными и торговыми потоками, чем можно было бы предположить при узком прочтении официальных санкций. Финансовые учреждения и крупные государственные компании по своей природе консервативны; поскольку в санкционный список ежедневно добавлялись новые российские лица и компании, никто из них, скорее всего, не захотел бы вести дела даже с вполне легальными и законными российскими клиентами или покупателями. Даже когда России было разрешено продавать нефть, например, найти желающих ее купить было крайне сложно.
Изменение восприятия денег, превращение их из основополагающей единицы экономического существования в неустойчивый боеприпас, происходило на фоне инфляции, превышающей все, что наблюдалось в течение сорока лет, - инфляции, вызванной пандемией. Инфляция, как никакое другое экономическое явление, подрывает доверие к деньгам, а когда Россия вторглась в Украину, оно было очень высоким, благодаря тому, как "Ковид" нарушил цепочки поставок, а также чрезмерной фискальной и монетарной реакции правительства. Война в Украине только усугубила ситуацию, вызвав скачок цен на товары и еще большее нарушение цепочек поставок, поскольку корпорации оказались вынуждены избегать самой большой страны в мире и даже не летать над ней.
Деньги стали центральной частью "новой ненормальности" - чего-то, что почти все принимали как должное, но что вдруг стало казаться похожим на семена помидора и стремилось ускользнуть от любой попытки его постичь. Что значат деньги, когда в один прекрасный день на вашем банковском счете может появиться 1400 долларов, а на следующий год ваша зарплата уменьшится на 7 процентов только из-за инфляции? В эпоху неожиданностей миллионы людей пришли к пониманию того, что деньги - это условность, социальная конструкция, а не объективная реальность. В обществе, которое на протяжении десятилетий было сосредоточено на всемогущем долларе, это было, мягко говоря, обескураживающим. Пандемия изменила мировое (или, по крайней мере, американское) представление о деньгах как таковых.
Доллар по-прежнему сохранял свою гегемонию в качестве мировой резервной валюты, а также сохранял свою полезность в качестве меры относительного богатства. Когда я впервые переехал в США из Великобритании в середине 1980-х годов, я быстро понял, что социальные классы здесь гораздо проще: Чем больше у вас было денег, тем выше был ваш социальный статус. Люди оценивали себя по тому, сколько денег они зарабатывают или имеют, и направляли свою жизнь на их максимизацию.
К тому времени, когда разразилась пандемия, все стало гораздо сложнее: обида вытеснила стремления правых, в то время как левые лозунги типа "каждый миллиардер - это провал политики" поразили воображение поколения, которое с удовольствием называло себя социалистическим. Концепция общего мира и процветания казалась наивной в посттрамповском мире стен и пограничного контроля, и довольно скоро сам доллар стал использоваться для того, чтобы еще больше отдалить страны друг от друга, а не сблизить их.
Технократы тоже изменились. Два человека, которым поручено защищать первенство и стабильность доллара, - это секретарь Казначейства и председатель Федеральной резервной системы, и эти два человека вполне недвусмысленно дали понять, что их беспокоят более важные вещи, чем концептуальный статус доллара. Конечно, была пандемия; была неспровоцированная война в Европе, развязанная ядерной державой; и затем была широкая направленность фискальной и монетарной политики в США, которая впервые сосредоточилась на бедных в той же степени, что и на богатых, и на цветном населении в той же степени, что и на белом большинстве.
В Федеральной резервной системе, например, классическая роль центрального банка - "уносить чашу с пуншем, когда вечеринка только начинается", по словам бывшего председателя ФРС Уильяма Макчесни Мартина - была признана как, по сути, уносить чашу с пуншем как раз в тот момент, когда чернокожим американцам собирались предложить хорошую работу. Для того чтобы начать противодействовать десятилетиям системного расизма, встроенного в глубинные структуры экономики, ФРС должна была заявить - и заявила, - что при необходимости она будет готова наблюдать инфляцию выше целевого уровня в течение нескольких лет.
В этом смысле традиционная мудрость самых влиятельных технократов Америки, возглавляемых республиканцем Джеем Пауэллом в ФРС, представляет собой резкий отход от эры "твердых денег" Клинтона-Рубина-Гринспена, вместо этого создавая степень неопределенности в отношении статуса доллара, которая усилилась благодаря риторике о биткоине и других денежных альтернативах. Даже люди, которые не купились на мечту о биткоине, все равно могли считать, что криптовалютные евангелисты имеют свое мнение о фиатных валютах. Такие люди начали задаваться вопросом, насколько стабилен доллар на самом деле, особенно когда теоретики заговора "аудит ФРС" делали все возможное, чтобы раздуть пламя недоверия.
Доллар по-прежнему остается самой могущественной валютой в мире. Возможно, он немного шатается по краям, но он даже не тлеет, не говоря уже о пепле. При этом недоверие к доллару резко возрастает, как и недоверие почти ко всем институтам, и это недоверие по понятным причинам быстро росло во время пандемии. В свою очередь, это затруднит работу ФРС.
Основная задача любого независимого центрального банка - держать инфляцию под контролем. Однако это легче сказать, чем сделать. У ФРС и других центральных банков есть только две вещи, которые они могут использовать для снижения инфляции, как только она появляется. Первое - это процентные ставки; второе - авторитет самого учреждения. И есть основания полагать, что последнее более важно, чем первое.
Единственное, чего не хочет ни один центральный банк, - это чтобы вышедшая из-под контроля инфляция стала самоисполняющимся пророчеством - явление, которое иногда называют "спиралью цен на заработную плату". В неинфляционной экономике цены в основном статичны. Но как только предприятия и частные лица начинают ожидать инфляции в ближайшие месяцы, они ожидают, что все цены - включая заработную плату - будут неуклонно расти.
Допустим, я управляю заводом, который превращает звездочки в виджеты. Если я ожидаю, что в следующем году мне придется платить больше за звездочки, это означает, что в этом году мне придется повысить цену на свои виджеты, чтобы иметь деньги, необходимые для оплаты возросшей цены. Таким образом, цена на виджеты повышается сегодня, просто в результате моих инфляционных ожиданий относительно того, что произойдет завтра.
Нечто подобное происходит и с заработной платой. На протяжении большей части моей карьеры моя зарплата была предположительно статичной. С другой стороны, в условиях инфляции компаниям трудно сказать сотрудникам, что их зарплата не будет идти в ногу с инфляцией, и полуавтоматическое повышение зарплаты начинает происходить ежегодно, не считая повышения по результатам работы и продвижения по службе. Естественно, компании должны повышать цены не только для того, чтобы иметь возможность платить более высокие цены поставщикам комплектующих, но и для того, чтобы иметь возможность платить более высокие цены поставщикам рабочей силы - своим работникам. Таким образом, укореняется спираль "заработная плата-цена".
Одна из самых важных вещей, которую может сделать центральный банк, - это управление ожиданиями. Если глава центрального банка - трезвый и надежный человек, который может убедительно пообещать, что инфляция в следующем году будет низкой, то у предприятий гораздо меньше шансов повысить цены сегодня. Важна не столько способность центрального банка сдерживать инфляцию, сколько наличие широкой веры в эту способность. Повышение процентных ставок хорошо работает, когда оно убеждает предприятия в том, что инфляция не будет среднесрочной проблемой; оно гораздо менее эффективно, когда это не так.