"Залетали" в "Националь" и студентки факультета журналистики, размещавшегося рядом, через одно здание от кафе. Регулярно приходил сюда Иосиф Львович, как бы скромный инженер фабрики местной промышленности, позже судимый и расстрелянный за рэкет, совершаемый вместе с его компаньоном - большим чиновником МУРа - против коллег из той же местной промышленности. Стал завсегдатаем прибывший из Риги Дим Димыч - валютчик, выдававший себя за писателя. Чтобы подтвердить эту версию, он вместе с Ржешевским заключил договор на пьесу с театром Моссовета и сам оплачивал работу "соавтора".
Не оставляли своим вниманием это заведение известные и неизвестные скульпторы и художники, в их числе и Эрнст Неизвестный; карикатурист Иосиф Игин задумал как-то изобразить всю эту компанию за столиками и в проекте карикатуры, обсуждавшемся завсегдатаями кафе, сообщал, что за каждым столиком он изобразит прекрасного писателя, автора "Зависти" и "Трех толстяков" Юрия Карловича Олешу как главную достопримечательность кафе. Это решение было отвергнуто импровизированным худсоветом из завсегдатаев. Все соглашались, что Олеша - это душа кафе, но и знали при этом, что Олеша сидит только за определенными столиками в глубине зала, которые обслуживает официантка Муся. Победил буквализм.
И вот Юрий Карлович сидит за своим столиком и рассказывает, а я слушаю и запоминаю.
- Я был молод, я был знаменит, я колбасился, я шел ночью по Трубной. Слева и справа от меня стояли штабеля кирпича... - рассказ называется "Мое первое преступление", он нигде не напечатан, и я стараюсь запомнить его слово в слово.
Олеша рассказывает - будто переносится туда, в тридцатые годы. Маленькие глазки из-под тяжелых бровей смотрят поверх меня, серые, тусклые какие-то волосы вялыми прядями свисают по краям лба.
- ...Я взял кирпич и понес его в вытянутой руке, - продолжает Юрий Карлович и, резко взмахнув кистью, показывает, как он швырнул этот кирпич в светящееся подвальное окно. Звон стекла. Крик: "Стойте!" Он идет, не повернув головы. Его обгоняет мужчина, заслоняет дорогу. Говорит: "Вы разбили мое окно. Пойдемте в милицию". "Пойдемте", - соглашается Олеша. Мужчина идет рядом, и завязки от его кальсон волочатся по мокрому асфальту. В милиции лейтенант просит предъявить документы.
- Я предъявляю билет Союза писателей, - говорит Олеша, - лейтенант внимательно его рассматривает, а мужчина сидит, зябко поджав ноги под стул, и завязки от его кальсон лежат на затоптанном полу. "Вы били стекла?" спрашивает лейтенант. "Нет", - говорю я. "Идите. - Лейтенант возвращает мне членский билет. - А вы, гражданин, останьтесь за клевету на нашего писателя!" Я вышел. Это было мое первое преступление.
В "Национале" играли в "высокую викторину". Называлась строка из мировой поэзии или прозы - и играющий должен был назвать автора и произведение; называлась примета героя - литературного или исторического и участвующий в игре обязан был рассказать все о герое. Именитые и знаменитые очень часто сходили с круга, редкий мог быть партнером Олеши по викторине. Я был горд, что соревнование с самим Олешей выдерживал мой отец, забегавший в кафе во время приездов из Орехово-Зуева. Наблюдая за ходом викторин, я понял, что разговоры о литературной смерти Юрия Карловича ложь. Отвечая на вопросы викторины, он пересказывал, а часто и цитировал по памяти целые куски произведений и документов, но не ограничивался этим тут же предлагал свою версию сюжета, поворота, характеристики. Бывало, эти импровизации на тему поражали меня больше, чем первоисточник.
В постоянной его работе над словом, емким и точным, убедился я, попав в маленькую проходную комнатку в двухкомнатном отсеке коммунальной квартиры. В пишущей машинке торчал лист бумаги, на нем семь или восемь забитых строчек и наконец фраза: "Я выглянул из окна вагона - сосна гордо отклонилась назад".
- Передает движение? - спросил Юрий Карлович. Я кивнул. Из груды листочков, лежащих на обеденном столе, он вытащил один и прочитал:
- "Он вышел ко мне элегантный в своей сутулости. Ворсинки на его пиджаке золотились". Кто это?
Я не мог угадать, Олеша разочарованно посмотрел на меня:
- Это Горький!
Вошла худенькая аккуратная женщина - жена Юрия Карловича. Олеша представил меня.
- Вы тоже из "Националя"? - испуганно спросила она. - И знаете это чудовище - Рискинда?
Пришлось сознаться - я знал Веню Рискинда, партнера Олеши по бражничеству; для жены писателя, как я понял, он был средоточием всех зол.
- Дай нам, пожалуйста, чаю, - изменил тему разговора Юрий Карлович. Хочешь, я сыграю тебе Бетховена? - спросил он.
- Хочу, - согласился я и поискал глазами инструмент. В комнате, где мы находились, его не было. Олеша ушел в другую, минуты две отсутствовал и принес оттуда проигрыватель в пластмассовом корпусе и одну пластинку.
- Слушай. - Он включил проигрыватель и опустил иглу на середину пластинки.
Полилась музыка - теперь я уже не существовал для него. Раз восемь он прослушивал одно и то же место.
- Гениально! Ты понимаешь?
Это был бетховенский квартет со славянской темой.
Высокое, гармоничное в искусстве приводило его в восторг.
Как-то летним утром он пригласил меня пойти в Третьяковскую галерею. В залах было малолюдно, служительницы дремали на своих стульях. Я предложил посмотреть сначала залы тридцатых годов - они смыкались с началом экспозиции. Олеша глянул в зал тридцатых годов, увидел бюст Орджоникидзе работы Шадра и заявил громко и высоко, так что проснулись служительницы: