Начиналась «холодная война»… Те, кто надеялся, что она послужит отпущению их грехов (т. е. всякого рода преступлений в годы второй мировой войны), были не так уж далеки от истины. Еще ближе к ней они оказались через двадцать лет, когда, согласно законодательству ФРГ и многих других стран, военные преступления подпали под срок давности.
— Вот тогда-то и сложилась парадоксальная ситуация, — вспоминает Кларсфельд. — Между Францией и ФРГ с 1954 года действовала конвенция, согласно которой военные преступники, уже осужденные заочно французскими трибуналами, не могли быть подвергнуты повторному преследованию в ФРГ. Значит, там их не судят, нам их не отдают. Вот почему все те, кто совершил преступления на территории Франции, после 1954 года перестали даже прятаться. В самом деле, что им грозило? Ничто! Франция настаивала на принятии новой конвенции, по которой рассмотрение всех не закрытых ею дел вменялось бы в компетенцию судам ФРГ. Но ни Аденауэр, ни тем более Кизингер этой конвенции не подписали. Ее подписал 2 февраля 1971 года новый канцлер ФРГ Вилли Брандт. Тотчас же депутаты СвДП, несмотря на свое членство в правительственной коалиции с социал-демократами, заявили, что вместе с депутатами ХДС/ХСС не ратифицируют конвенцию в бундестаге. Надо было привлечь общественное внимание к этому скандальному покровительству нацистам. И мы с Беатой решили действовать…
«Дело Курта Лишки». Копия этого досье и сейчас у меня, и я живо представляю, как точно такую же папку уже 22 февраля 1971 года (через три недели после подписания конвенции канцлером — однако требовалась еще ее ратификация в бундестаге) Кларсфельды положили на стол перед рослым немцем, слишком беспечно впустившим их в дом. Он жил на окраине Кёльна. У Сержа в руках была кинокамера, но, почуяв неладное, Лишка замахал руками: не снимать! Беата сказала, что это досье уже доставлено в Центральное управление по розыску нацистских преступников в Людвигсбурге. Лишка дрожащими руками открыл досье и побледнел.
Когда было создано РСХА, именно он возглавил отдел IV-Д, занимавшийся «окончательным решением еврейского вопроса». Впоследствии этот пост занял Адольф Эйхман. С ноября 1940 по ноябрь 1943 года Курт Лишка возглавлял гестапо Парижского района, одновременно осуществляя в масштабах Франции надзор за концлагерями, где не раз лично сортировал людей, посылая их на смерть. Недовольный слишком медленными темпами арестов евреев по индивидуальным спискам, именно он распорядился произвести в Париже массовую облаву 16 июля 1942 года. Это был самый черный день французской столицы за всю войну. Первоначальный циркуляр № 173-42 предусматривал аресты евреев от 16 до 60 лет. Комиссар французской полиции по делам евреев Даркье де Пеллепуа, угадывая волю шефа гестапо, в последнюю минуту распорядился хватать всех подряд и свозить на зимний велодром, «пока он не заполнится до отказа». В облаву попали беременные женщины, матери с грудными младенцами, дети, старики. 12 тысяч голов… Мало! В картотеке Комиссариата по делам евреев 27 тысяч 388 имен, задача ставилась ясно: подвергнуть единовременной депортации как минимум 22 тысячи человек. Ответственный за операцию председатель комиссариата Даркье де Пеллепуа заверил штурмбанфю-рера Лишку и его помощника унтер-шарфюрера Эйнрик-сона в том, что такая задача ему по плечу. Но столько не набрали даже с грудными детьми…
Вот она, минута, когда даже окаменелое сердце не может не почувствовать укол! С лихвой превзойдены рамки циркуляра № 173-42, у Курта Лишки есть все законные основания вернуть домой хотя бы беременных и кормящих женщин, детей, стариков. Однако разрекламированная операция и так провалена по «валу», что же, срамиться еще больше перед выскочкой Эйхманом? Нет: никаких уколов совести, никаких колебаний. Резолюции: Освенцим! Дахау! Бухенвальд! Берген-Бельзен! Фотография из Берген-Бельзена меня потрясла. В этом относительно небольшом концлагере заключенных убивала специальная команда санитаров под руководством доктора Клейна, делая им смертельные уколы. Вон он, доктор, расхаживает во рву по горам трупов и трупиков, видимо, ради их последнего медицинского освидетельствования…
— Я снимаю для телевидения, — предупредил Серж Кларсфельд. — Если желаете что-то сказать, пожалуйста.
Бледность уже сошла с лица эсэсовца, теперь он стал багроветь, правая рука по старой привычке ощупала правый бок, но кобуры, увы, не было! Он встал во весь свой рост. («Метр девяносто, — скажет мне Кларсфельд, — на десять сантиметров выше минимальной для эсэсовца нормы».) Ему было 62. Из них 12 лет подряд он убивал. Убивал только в тылу, только мирных жителей, да еще безоружных военнопленных во вверенных ему концлагерях. У Курта Лишки не было военных подвигов, фронтовых заслуг. Тем не менее среди его обязанностей во Франции числилась и такая: он был уполномочен проводить расследования, а в случае провинности даже судить офицеров СС. На фронте стать героем проще — попробуйте стать героем в тылу, где на каждом шагу подстерегает моральное раздвоение между долгом и честью. К счастью, у Курта Лишки был ориентир, избавлявший его от колебаний: беспредельная верность фюреру. Это высшая доблесть. И ее ценили. Курт Лишка, уже оберштурмбанфюрер, в конце войны стал вторым лицом в иерархии гестапо, заместителем Мюллера. Из 14 заговорщиков, совершивших покушение на жизнь Гитлера, ему поручается расследовать дела девяти. Это последний подвиг эсэсовца: все девять были повешены. Никаких раздвоений между долгом и честью: для тех, кто состоит в СС, они совпадают всегда.