Каковы главные цели банды?
Она помогает бывшим парашютистам держаться вместе, благо работа для них находится и сами они вознаграждением довольны: проще сказать, принадлежность к банде не дает им привыкнуть к домашним тапочкам, помогает сохранять в боевой готовности всю группу — приблизительно две сотни человек, особенно ее ядро, тех, без кого не обходится ни один налет… Но в действительности эти люди живут мечтой о том великом моменте национальной истории, когда они понадобятся всерьез. — о контрреволюции. Я убедился в этом, задав «барону» единственный вопрос, который, похоже, его смутил: «Как это совместить: вы ненавидите ТНК и в то же время помогаете им громить профсоюзы?»
— На самом деле не мы принимаем их игру, а они принимают нашу. Большая буржуазия не может обходиться без нас, а уж мы в один прекрасный день сполна представим ей свой счет. Вспомните о добровольных штурмовых отрядах в Германии после первой мировой войны. Их призвали навести порядок, считая, что вскорости избавятся от них. Но вы хорошо знаете, чем это кончилось: к власти пришло СС. Однако не делайте таких больших глаз, мы-то не нацисты. Вовсе нет!
Решительно, это был еще не конец всем сюрпризам вечера. У повара, бывшего служаки из Иностранного легиона, как выяснилось, был день рождения. Все присутствующие заранее скинулись на подарок, и вот из-под посудного шкафа извлекается длинная картонка. Повар разрывает упаковку и достает из нее… ручной пулемет М-16.
Задохнувшись от счастья, едва сдерживая слезы, он бормочет: «Ну это уж слишком, братцы, это уж чересчур, просто безумие, разве можно так!»
У него вид ребенка с сияющими от рождественского подарка глазами…
— Серж, вы проникли в среду профессиональных штрейкбрехеров и даже вызвали их на исповеди. Вот что странно: неужели от выбора, где печатать ваши репортажи, в левой или правой прессе, зависело для ваших героев, как они будут выглядеть в глазах общественности?
— Представьте! Зная, что их ремесло в целом предосудительно, сами они тем не менее считают его вполне мотивированным и политически, и житейски, и морально. И хотят донести это до общественности, доверяясь, естественно, именно правой печати.
— Однако уж выход-то вашей книги никого не мог ввести в заблуждение: ее однозначно расценили как протест против насилия!
— Иначе и быть не могло, ведь это и мое авторское кредо. Я осуждаю насилие, жестокость, терроризм, откуда бы они ни исходили — слева или справа. Я смог пробиться в эту среду, потому что я для нее по духу «свой». Но я против того, чтобы этот дух выражался в форме грубой силы. Вот что я и хотел сказать своей книгой…
На крохотной площади, метрах в ста от северных ворот Парижа, нас уже ждали машины, нанятые для операции. Всего собралось тридцать восемь человек. Разбились на группы, по машинам. Я едва узнаю «барона»: он весь светится, а уж как элегантен! Металлическая сетка на лице, и та, кажется, сработана в первоклассном ателье.
— Не забудьте, что я поручился за вас. Поэтому прошу: не разыгрывайте из себя журналиста, ребятам это не понравится. Вы должны работать, как мы все.
— А как же мои интервью?
— Потом. Во всяком случае, если вы понравитесь ребятам в деле, они разговорятся. Потому что поверят вам.
Непохоже, чтобы между «парашютистами» и шоферами грузовиков царило согласие. Они едва обмениваются рукопожатиями. Позже, ночью, один из водителей доверится мне: он презирает штрейкбрехеров вообще, а уж этих — особенно: «из-за их политических убеждений». Он не стал бы мараться, если бы не выгодный тариф за ночные рейды. Но на более «мокрые дела» он не пойдет, на него пусть не рассчитывают.
Около 22 часов мы трогаемся в путь. Вдруг наш кортеж сворачивает в узкую улочку, перпендикулярную одной из центральных артерий Сен-Дени. Множество полицейских фургонов, припаркованных у тротуаров, кажется, поджидают нас. Кто-то из моих попутчиков взрывается от негодования: