Я не задумывался над тем, что ожидает нас в Швейцарии. Мне было радостно и весело в этот момент. Казалось, что путь, пройденный нами через Альпийские горы, приблизил нас к родине сразу на несколько тысяч километров. Я радовался этому и за себя, и за спящего рядом Макарова, и за остальных товарищей.
Мы оставили неблагодарную Францию, которой мало было нескольких тысяч наших товарищей, погибших на полях Шампани: она «отблагодарила» нас ля-куртинским расстрелом, африканской ссылкой.
Но вот мы вырвались из западни, вырвались из когтей смерти, которая подстерегала нас на каждом шагу. Мы покинули «свободную» Францию, к которой так рвались два года назад и из которой теперь бежали, не останавливаясь ни перед какими препятствиями.
Теперь наш взор устремлен на Восток, туда, где наша родина, туда, где творится действительно что-то особенное, новое, совершенно до сих пор невиданное нигде в мире. Туда, где наши отцы и братья борются за новую, свободную, действительно светлую и радостную жизнь.
Мы еще не представляли себе ясно, что это за борьба. Но все, стремившиеся на Восток, — и те, которые перешли Альпы раньше нас, и те, которые идут вслед за нами, и те, которые собираются итти, — чувствовали своим нутром, что борьба на родине происходит небывалая в истории, и нам надо туда спешить, нас там ждут…
Утром шестнадцатого марта нас подняли в восемь часов. Всех повели в столовую, а затем к врачу на медицинский осмотр.
В полдень, в сопровождении двух жандармов, нас отправили на железнодорожную станцию, посадили в отдельный вагон и повезли в город Невшатель, в тюрьму. Такого оборота дела мы никак не ожидали. На вопрос, за что нас посадили в тюрьму и долго ли намерены держать, охрана отвечала незнанием.
В тюрьме, на шестом этаже, нас разместили в разных камерах по три-четыре человека. Камеры были очень маленькие, с деревянными нарами, прикрепленными к каменной стене большими железными болтами. В нашей камере мы вчетвером еле могли поместиться, в остальных была такая же теснота. Нары на день поднимались одним концом вверх и прикреплялись к стене замком. Табуреток или скамеек не было, поэтому с утра и до вечера мы вынуждены были стоять или сидеть на голом цементном полу.
Пять дней нас продержали взаперти. Это был карантин. Только на шестые сутки выпустили гулять в коридор.
На пятнадцатый день нас освободили и отправили в город Фрейбург. Там поместили в казармы, где в это время было человек сто ранее прибывших из Франции русских солдат. Среди них нашлись товарищи, и начались бесконечные расспросы о знакомых и земляках.
Из Франции ежедневно прибывало несколько человек. Пришел и Андрей Крылков, ему все же удалось благополучно перейти Альпийские горы, он привел с собой пять человек.
В Фрейбурге прожили дней десять, в город нас не отпускали, гулять разрешали только возле казармы. Кормили плохо.
Вскоре в Фрейбург начали приезжать какие-то агенты, хорошо говорившие по-русски. Они набирали рабочих и небольшими партиями, человек по тридцать-сорок, отправляли в разные места. Многие поехали на торфоразработки, на осушку болот, на строительство шоссейных дорог, каналов. На заводы никого не брали.
9
Приехавший в Фрейбург представитель одной швейцарской фирмы отрекомендовался нам русским солдатом, пробывшим долгое время в германском плену. Он отобрал несколько десятков рабочих, на которых подписал договор с начальником казармы. Они были разбиты на две группы. В одну попали я и Оченин, в другую — Макаров и Станкевич. Пришлось расстаться с товарищами: нашу группу отправили в Рейнах, на строительство шоссейных дорог.
За десятичасовой рабочий день нам платили семь с половиной франков, а старикам-швейцарцам, местным жителям, — десять, хотя они работали вдвое меньше, чем русские солдаты. Продукты мы получали по карточкам.
Проработав две недели, стали просить прибавки. Хозяин отклонил нашу просьбу. Мы настаивали. Тогда он заявил: если еще раз услышит о недовольстве работой в его фирме, то вынужден будет совершенно отказаться от русских и направит их обратно в Фрейбург.
Вечером мы устроили собрание. Было решено послать меня в Берн, к русскому консулу, чтобы через него добиться помощи. Кое-как собрали пятьдесят франков на дорогу.