– Сейчас, я подотру только, – засуетилась Варвара Игнатьевна.
Ирочка подошла к бывшему мужу, протянула руку:
– Здравствуй, Гена… Ты прекрасно выглядишь…
Геннадий Онуфриевич подслеповато прищурился на бывшую жену.
– Ах, и ты здесь, – сказал он рассеянно.
– У вас очки, как в бинокле, – сказала Лора. – Вы в них похожи на рака.
– В самом деле? – удивился Геннадий Онуфриевич. – На рака? Мне этого еще никто не говорил…
– Они боятся. А я никого не боюсь.
– Лора!
– И еще у вас пух в волосах. Что, вам некому зачинить подушку? Вы холостяк?
– Какая раскрепощенность! – донесся восхищенный шепот Нуклиева. Маститый ученый подошел к бывшему коллеге, взял его за локоть. – Забудем все. А?
Красин надел очки.
– И вы здесь?
Ирочка между тем несмело приблизилась к сыну.
– Шурик… здравствуй… Ты меня помнишь? Я твоя мама… Боже мой… какой большой стал… Совсем взрослый… Дай я тебя обниму… Иди ко мне, мой дорогой…
– Он не понимает по-русски, – вздохнул Геннадий Онуфриевич.
– Не понимает? – удивилась Ирочка. – Ах да… твой эксперимент… Но разве ты не закончил?
– Давно. Теперь вот учу русскому, но дело идет плохо. У него оказались плохие способности к языкам. Сейчас я его устроил в русскую школу при английском торгпредстве.
– Объясни, что я его мать! Шурик, боже мой! Неужели это ты, моя кровинушка?
Ирочка заплакала. Геннадий Онуфриевич сказал что-то сыну по-английски. Шурик-Смит протянул матери руку с вежливой улыбкой:
– Pleased to meet you[18].
– Шурик! Это же я, твоя мама! Иди ко мне!
Юный Красин обернулся к отцу.
– What was it she said?[19]
– Шурик! – мать бросилась к сыну, прижала его к себе. – Милый мой Шурик! Каким же ты стал большим!
Шурик-Смит слегка отстранился от матери:
– We should like to have an interpreter. Speak slowe: slower, please. What languages do you know?[20]
– Боже мой, настоящий иностранец! Катя, Катенька! Подойди к нам! Шурик, это твоя сестра! Катя, твой брат не понимает по-русски. Скажи ему что-нибудь по-английски. Ты же учишь английский.
«Баламутка» усмехнулась.
– Hello… kid…[21] – выдавила она, не меняя позы.
Шурик-Смит оживился.
– О! Do you understand me?[22]
Катька опять усмехнулась.
– Three[23], – сказала она. – Болван! – Катька отвернулась.
– What does it mean?[24] – переспросил Шурик-Смит.
Ему никто не ответил. Подошел какой-то знакомый Онуфрия Степановича уже под градусом.
– Меня зовут… Петр… Петр Семенов… Как это по-вашему?.. Allow me to introduce myself[25]. Я во время войны был капитаном в Архангельске… Встречал ваши конвои… Как это по-вашему? Дай бог памяти… I have wanted to visit England[26].
– При чем здесь Англия? Он русский, – сказал Геннадий Онуфриевич.
– Русский? – удивился бывший капитан. – Почему же он не говорит по-русски?
– Так получилось.
– Ин-те-ресно… – пробормотал Петр Семенов. – Значит, он знал английский… еще там…
– Почти что.
– М-да… – обронил пораженный капитан, отошел в сторону и задумался, положив в рот палец, совсем как маленький.
– I am thirsty. Cold water, please[27], – сказал юный Красин.
– Может быть, приступим к делу? – спросил Геннадий Онуфриевич и поправил очки. – У ребенка режим.
– Да чего ж вы стоите? – засуетилась Варвара Игнатьевна. – Иди, Шурик, садись…
– We gladly accept your invitation[28], – машинально ответил уже успевший о чем-то задуматься ученый.
– Прямо клуб аристократов на Пикадилли-стрит, – пробормотал Нуклиев.
Все расселись вокруг стола. Ирочка села между бывшим сыном и бывшим мужем. Она была явно взволнована. Щеки женщины горели. Какие-то мысли бороздили ее нахмуренный лоб. Ирочка постоянно порывалась заговорить с родным Шуриком, но наталкивалась на вежливый непонимающий холодный взгляд и тут же сникала. К тому же ее постоянно сбивал с толку захмелевший Геннадий Онуфриевич. Ученый выпил за здоровье родителей подряд две большие рюмки водки, его разобрало. Геннадий Онуфриевич стал еще больше рассеянным и забыл, что Ирочка уже давно не его жена.
– Куда ты все время пропадаешь? – говорил ученый, гоняясь вилкой за непослушным грибом. – Я совсем замучился со Смитом. Никто его не понимает… В садике постоянные недоразумения… В магазин не пошлешь… Во дворе с ним никто не играет, дразнят Джоном Булем… Хорошо, что добился наконец… в русскую школу… при английском торгпредстве… Но они дают лишь поверхностные знания…
– Я уже давно не твоя жена, – пыталась внушить Ирочка бывшему супругу. – Я уже несколько лет как Нуклиева.
– Не жена? Вот как… Странно, – ученый поднял на нос спавшие очки. – Очень странно… Ну ладно, не имеет значения… Я тебе как бывшей жене скажу… У ребенка слабая нервная система… Их там в английской школе знаешь как по русскому гоняют! Он даже во сне стал русские слова выкрикивать. В основном неприличные. Наверно, ребята научили. А еще иностранцы называются…
Ученый дотянулся до графина и выпил еще одну рюмку.
– И потом… Я тебе по секрету скажу… Как бывшей матери… Ты только никому… Уж очень они на манеры там всякие в этой самой школе нажимают… Уж такой вежливый стал… Ну прямо сил никаких нет… Встать просит разрешения… Сесть просит разрешения… В туалет, прошу прощения, просит разрешения…
– Боже мой, ты как был не от мира сего, так и остался… В наше время такой ребенок на вес золота. На него молиться надо!
– Давай выпьем, старуха, а? Что-то мне как-то не по себе. Сложно… Много сил трачу… Устал я, что ли?
– Подожди, – Ирочка отстранила наливающую руку. Лицо Нуклиевой пошло красными пятнами, она что-то лихорадочно соображала.
– Па-па… Can I have a veal cutlet?[29] – Шурик-Смит вежливо дотронулся до локтя отца.
– Что? Ах, котлету? Мама, у нас есть котлеты? Только телячьи.
Варвара Игнатьевна виновато стала хвататься за различные блюда.
– Телячьи котлеты? Сынок… Что же ты раньше не сказал?.. Куры вот, пожалуйста… Жареная баранина…
– О! – понял юный Красин. – Мати… баран… Карашо… Give one portion mutton[30].
– Бери, сынок! Выбирай любой кусочек. Кушай на здоровье.
– Thank you[31].
– Хлебушка хочешь?
– No. With my roast mutton I shall have mashed potatoes, carrots, french beans, cauliflower, peas[32].
– Что он говорит, Генюша?
– Вали все в кучу. В этом торгпредстве его приучили ко всякой чепухе… пардон… разнообразному гарниру…
Шурику-Смиту навалили в тарелку всего, что было на столе, и тот приступил к трапезе, осторожно действуя ножом и вилкой. От него не исходило ни одного звука, в то время как на противоположном конце стола Лора капризничала, чавкала и разбрасывала еду, как молодой нахальный поросенок.
Между тем разговор за столом опять пошел о воспитании – уж больно противоположные дети сидели друг против друга: с одной стороны холодный, выдержанный, предельно вежливый джентльмен, с другой – темпераментная, предельно невоспитанная поросятина.
– Вы посмотрите на них и сравните, – проводил свою теорию Нуклиев. – У одного комплексы полностью подавлены. Он действует как запрограммированный автомат. Все его желания, мысли, чувства бьются под железной маской условности. Да, не скрою – на него приятно смотреть. Но ведь это хорошо для нас, а не для него. А это ребенок! Ему хочется двигаться, прыгать, скакать, безобразничать! Он же стиснут в стальном корсете.
– Но он вос-пи-тан, – горячо возражала ему Вера. – Много ли в наше время встретите воспитанных людей? А среди детей – тем более! Посмотрите на мою басурманку! Зачем она кинула в общее блюдо кость? Ну скажите, зачем?
20
Нам нужен переводчик. Говорите, пожалуйста, медленнее. Какими языками вы владеете? (англ.)
32
Нет. К жареной баранине дайте, пожалуйста, мятого картофеля, моркови, французской фасоли, цветной капусты, гороха.