Но есть еще одна проблема, для решения которой новый подход необходим. В России за последнее время произошло заметное оскудение научно-технологического, интеллектуального задела. И если мы все понимаем, что заимствование технологий далеко не всегда оправданно и уж точно опора на заимствование не приведет страну на лидирующие позиции, то остается один путь — направить существенные усилия на развитие науки, в том числе фундаментальной. Оазисы в пустынях есть только вокруг живых источников. Любой инновационной системе нужны качественные исследования, специалисты, сформировавшиеся в ходе их проведения, нужны новые, интересные и перспективные результаты научной деятельности. Поэтому именно качество научных исследований является одним из обязательных условий появления инноваций в экономике.
Пожалуй, в настоящее время вопросы, связанные с фундаментальной наукой, с ее будущим в России и с поддержкой научной среды, не менее актуальны, чем вопросы развития самой инновационной структуры.
Поэтому наряду с опорой на приоритеты социально-экономического развития так важно формулировать и научные приоритеты исходя из путей развития научного знания.
Мы уже почти двадцать лет определяем приоритетные направления науки и более десяти лет — перечень критических технологий в научно-технической сфере, но единой системы выбора приоритетов фундаментальных научных исследований у нас в стране не существует. Есть решения руководства страны о необходимости создания такой системы, которые в настоящее время реализуются. По этому вопросу уже были дискуссии в профессиональном сообществе: нужны ли вообще приоритеты в фундаментальной науке? Не приведет ли сужение тематики исследований, поддерживаемых государством, к ситуации, когда вместе с водой есть риск выплеснуть ребенка? Конечно, риск упустить что-то важное всегда существует. Но развивать науку одинаково эффективно по всем направлениям у нас не получится. И ни у кого в мире не получается. Другое дело, что необходимо поддерживать общую среду генерации знаний, благодаря которой ведутся поисковые исследования по самым разным направлениям.
Для фундаментальных исследований должна быть использована схема, отличающаяся от применяемой в прикладной науке: постановка задач и формулирование приоритетов самим научным сообществом, без вмешательства чиновников. А вот оценивать предложенные задачи в логике наших возможностей и имеющихся вызовов — это уже прерогатива государства.
Формирование такого четкого и действующего механизма для определения приоритетов в фундаментальной науке — безотлагательная задача на сегодняшний день.
Мне бы хотелось сказать еще об одном немаловажном факторе, влияющем на систему выбора. Надо научиться договариваться. Ведь у нас эта проблема — неумение находить консенсус или хотя бы широкое согласие — везде: и в инновациях, и в науке, и в образовании. Причина, на мой взгляд, в дефиците схем, процедур, институтов, которым бы все доверяли. Важнейшим сегодня является вопрос качества научной экспертизы, доверие к ней. Когда даже проигравшие понимают, что проигрыш не следствие влияния на экспертизу сторонних факторов. Так же, кстати, должно быть и с научными приоритетами: будут направления, которые в их число не войдут, и их представители будут этим недовольны, но они должны согласиться, потому что есть четкая методология и экспертиза, которой все доверяют.
У нас есть положительный пример: деятельность РФФИ пользуется доверием научного сообщества, практически не было претензий к конкурсным процедурам по мегагрантам, выбору исследовательских университетов. Сейчас стартовал проект Российского научного фонда, и здесь тоже очень важно наладить качественную экспертизу.
— На примере РНФ вы строите модель идеальной экспертизы для России?
— Идеальной никогда не будет. Но руководство фонда должно стремиться к прозрачности и объективности конкурсных процедур, а это напрямую связано с качеством экспертизы проектов. И качественной, независимой она должна быть не только у РНФ. А фонд ведь не только ради отработки системы экспертизы образован. Он создается как один из институтов поддержки ранних этапов научных исследований. Потому что разные этапы требуют разных финансовых инструментов.
— Только на докоммерческой стадии?
— Да, только на докоммерческой. И здесь есть два подхода, которые надо поддерживать по-разному, хотя в обоих случаях через гранты. Первый — дать финансовые возможности ученым, дать ресурс людям, которые завоевали право делать то, что считают нужным, и как выдающиеся специалисты, и как люди с безупречной репутацией в науке.
— Звезды?
— Да. Для меня пример — Виталий Лазаревич Гинзбург. Это великие люди, которые приходят и говорят: «Я знаю, что надо делать. Дайте мне ресурс, я попробую это сделать». Это, в общем, субъективный, но правильный подход.
Есть второй подход, когда научное сообщество исходя из логики развития науки определяет, где вообще возможны прорывные направления. А затем организуется конкурс: кто лучше всех мог бы по этим направлениям продвинуться.
Есть еще третий подход, очень важный, который определяется государством, обществом, когда ставится задача создать что-то достаточно конкретное, потому что это необходимо.
Но здесь в качестве заказчика выступает не научный синклит, отбор происходит с участием тех людей, которые понимают, что должно получиться в результате. Фонд — это первые два подхода, для третьего существуют другие инструменты, например федеральные целевые программы.
Но и в этом случае, как и при выборе приоритетов, еще нет полностью сформировавшейся системы. Например, предлагается провести конкурс в РНФ по поддержке через программы развития тех институтов, которые имеют лучшую репутацию, которые уже завоевали самое большое количество грантов РФФИ, РГНФ, других фондов, в том числе международных.
— Вот эти стомиллионные гранты — самые большие?
— Да, самые большие. И получает институт этот грант для того, чтобы внутри НИИ или университета уравновесить ситуацию, чтобы не получилось, что поддерживаются только самые яркие лаборатории, а те, кто идет сегодня во втором эшелоне, не имеют шанса вырваться, потому что разрыв увеличивается. Институт поддерживается в целом, как организация с лучшей репутацией.
— Вариант первого подхода для великого института?
— Да. Инструмент можно назвать очень просто: это деньги за репутацию. Это будет касаться небольшого количества организаций, но если подход себя оправдает, его применение можно будет расширить. Просто лидеров не может быть очень много. И ответ на вопрос, почему мы выбираем тех, а не других, должен быть только один. Это прозрачная процедура отбора, опирающаяся на качественную экспертизу. Если в ходе конкурса всем участникам понятно, почему именно эти институты, лаборатории, ученые победили, то это приводит к тому, что все участники стремятся добиться такого же результата. А если они понимают, что победители были назначены, то это развращает, разлагает научную среду.
— Как вы относитесь к библиометрии, насколько она важна при оценке научного результата или репутации?
— Когда отбирали мегагранты, по условиям конкурса участники должны были указать индекс цитирования, индекс Хирша, и эксперты это учитывали. Я могy сказать, что корреляция была. Человека с нулевым индексом цитирования никто никуда не пропускал.
— Часто как контрпример приводят Перельмана, который до своего гениального открытия вряд ли мог бы получить что-либо на основе библиометрических показателей.
— А Перельман и не стал бы на гранты подавать. А тот, кто подает, играет в эти игры, должен знать правила и следовать им. Я к библиометрии отношусь с определенным скепсисом, но она нужна как грубый фильтр. Как правило, любой человек, если он занимается наукой, должен публиковаться. Конечно, можно назвать и исключения, но тогда и система поддержки таких специалистов должна быть исключительной.