(Юноша катается по полу, корчась от боли. Вместе с Самородком к поручням подходят еще две лошади. Их копыта сердито чеканят шаг. Шум божества Эквус становится более ужасным.)
Господь твой Бог — это Ревнивый Бог. Он видит тебя. Он всегда и везде видит тебя, Алан. Он видит тебя!.. Он видит тебя!
АЛАН (в ужасе). Глаза!.. Белые глаза, которые все время открыты! Глаза, будто молнии, горячие, горячие!.. Бог видит! Бог видит!.. НЕТ!..
(Пауза. Он успокаивается. На сцене начинает темнеть. Спокойнее.)
Довольно. Довольно, Эквус.
(Он встает. Он подходит к скамейке. Он берет невидимую пику. Он медленно движется в глубь сцены, туда, где стоит Самородок. В наступающей темноте он прячет за своей обнаженной спиной ужасное оружие. Свободной рукой он ласкает маску Самородка. Нежно.)
Эквус… Благородный Эквус… Верный и Истинный… Раб Божий… Твой — Бог — не видит — НИЧЕГО!
(И он выкалывает Самородку глаза. Конь бьется в агонии. Страшный вопль потрясает театр, становясь все громче и громче. Алан бросается к двум другим лошадям и тоже их ослепляет, перегнувшись через поручень. Их металлические подковы соединяются в одновременном ударе в пол.
С неумолимостью судьбы в лучах прожекторов возникают еще три лошади — не натуралистические маски животных, подобные первым трем, а страшные создания, вышедшие из ночных кошмаров. Их глаза, ноздри, рты — извергают пламя. Они — архетипические образы, осуждающие, карающие, не ведающие жалости. Они не останавливаются у поручней, но сразу же вторгаются на площадку. Когда они пытаются растоптать юношу, тот, обнаженный, в отчаянии прыгает на них в темноте и, широко размахнувшись, поражает их в голову своим оружием. Крик усиливается. На площадку выходят остальные лошади. Юноша лавирует между истекающими кровью слепыми животными, с завидным проворством уклоняясь от их жестоких копыт. В самый кульминационный момент ослепленные лошади исчезают в темноте, спасаясь от нахлынувшего жара прожекторов. Шум мгновенно прекращается, и зрители слышат вопящего в истерике Алана, рухнувшего на землю и прокалывающего невидимой пикой свои собственные глаза.)
АЛАН. Найди меня!.. Найди меня!.. Найди меня!.. УБЕЙ МЕНЯ!.. УБЕЙ МЕНЯ!..
35
(Яркий свет.
Дайзерт бросается на площадку, швыряет на левую скамейку одеяло и подбегает к Алану. Юноша лежит на полу и корчится в конвульсиях. Дайзерт хватает Алана за руки, отдирая их от его глаз, поднимает юношу и несет к скамейке. Алан обхватывает Дайзерта руками и прижимается к нему, задыхаясь и дергая ногами в безумной ярости.
Дайзерт кладет его и прижимает голову затылком к скамейке. Он начинает говорить — пытается говорить, — утихомиривая припадок.)
ДАЙЗЕРТ. Ну… ну… Шшшшш… дыхание ровное, глубокое. Вдох… Выдох… Вдох… Выдох… Вот так… Вдох… Выдох… Вдох… Выдох…
(Юноша дышит с глубоким, режущим слух хрипом, который постепенно проходит. Дайзерт укутывает его в одеяло.)
Так держать… Вот, какой хороший мальчик… Очень хороший мальчик… Все прошло, Алан. Все прошло. Сейчас он уйдет. И ты больше никогда его не увидишь, я обещаю. У тебя больше не будет плохих снов. Не будет больше ужасных ночей. Подумай об этом!.. Ты уже идешь на поправку. Обещаю тебе, я сделаю все, чтобы ты пошел на поправку… Пока что ты полечишься у нас. Но я всегда буду рядом, так что с тобой не случится ничего дурного. Только доверься мне…
(Он встает. Юноша остается лежать на скамейке.)
А теперь спи. Долгим, добрым сном. Ты заслужил его… Спи. Просто спи… Я помогу тебе поправиться.
(Он возвращается в центр площадки.
Свет становится еще ярче.
Пауза.)
ДАЙЗЕРТ. Я лгу тебе, Алан. Он не уйдет так просто. Не заковыляет прочь, как старая добрая кляча. О, нет! Когда Эквус уйдет — если он действительно уйдет, — то потащит в зубах твои кишки. А у меня, к сожалению, нет запасных… Если б ты только мог представить себе, что тебя ждет, ты бы в ту же минуту вскочил с кровати и убежал от меня так далеко, как только б мог.
(Эстер говорит со своего места.)
ЭСТЕР. Мальчик болен, Мартин.
ДАЙЗЕРТ. Да.
ЭСТЕР. И ты можешь избавить его от этого.
ДАЙЗЕРТ. Да.
ЭСТЕР. Так чего же ты медлишь?.. В конце-то концов!
ДАЙЗЕРТ (кричит). Хорошо! Я избавлю его! Я освобожу его от безумия! Что дальше? Он почувствует себя приемлемым для общества! Что дальше? Вы что, думаете, его чувства можно взять и отклеить, как пластырь? И присобачить к другим объектам селекции? Взгляните на него!.. Я, может быть, сделаю из этого мальчика ревностного мужа, заботливого гражданина, поклонника абстрактного и унифицированного Бога. Но скорее всего я достигну лишь того, что превращу его в привидение!.. Дайте же мне рассказать вам о том, что именно я с ним сделаю!