(Он покидает авансцену, возвращаясь на свое место.)
ЭСТЕР. Он что, коммунист?
ДАЙЗЕРТ. Я бы сказал, социалист старой закваски. Ярый борец за самоусовершенствование.
ЭСТЕР. У меня такое ощущение, что они оба старше, чем вы предполагаете.
ДАЙЗЕРТ. Хорошо, я учту.
ДОРА (глядя на Фрэнка). Правда, дорогой, ты бросаешься в крайности.
(Она покидает авансцену и садится рядом с мужем.)
ЭСТЕР. Она, если не ошибаюсь, бывшая школьная учительница?
ДАЙЗЕРТ. Да. И парень страшно этим гордится. Мы выяснили это сегодня после обеда.
АЛАН (воинственно вскочив). Она знает больше, чем вы.
(Эстер садится возле Дайзерта. Юноша прохаживается вокруг площадки, обращаясь к Дайзерту, но не глядя на него. Доктор отвечает в точно такой же манере.)
ДАЙЗЕРТ (Алану). В самом деле?
АЛАН. И, готов поспорить, я тоже. Готов поспорить, что я лучше знаю историю, чем вы.
ДАЙЗЕРТ. Ну, а я готов поспорить, что нет.
АЛАН. Ладно, тогда кто был Покорителем Шотландии?
ДАЙЗЕРТ. Не знаю — кто?
АЛАН. Король Эдвард Первый. [1] Кто никогда не улыбался?
ДАЙЗЕРТ. Не знаю; кто?
АЛАН. Вы ничего не знаете? Это же Генрих Первый. [2] Я знаю всех королей.
ДАЙЗЕРТ. И кто тебе больше нравится?
АЛАН. Джон. [3]
ДАЙЗЕРТ. Почему?
АЛАН. Потому что он выколол глаза этому жестокому маленькому… (Пауза. Чувствует, что сказал что-то не то.) Ну, ничего не случилось. Его остановили. Там тюремщик оказался милосердным!
ЭСТЕР. О, Боже.
АЛАН. Его остановили!
ДАЙЗЕРТ. А потом последовало что-то совсем странное.
АЛАН. Кто сказал: «Религия — это опиум для народа!»?
ЭСТЕР. Господи Боже!
(Алан хихикает.)
ДАЙЗЕРТ. Странно было то, что он сказал это с какой-то злобной усмешкой. Фраза была произнесена с плохо скрываемым волнением.
ЭСТЕР. И что вы ответили?
ДАЙЗЕРТ. Я дал ему правильный ответ. (Алану.) Карл Маркс.
АЛАН. Нет.
ДАЙЗЕРТ(Алану). Тогда кто?
АЛАН. Не ваше собачье дело.
ДАЙЗЕРТ. Возможно, это его отец. Он вполне мог сказать подобную вещь, чтобы позлить жену.
ЭСТЕР. Вы считаете, она набожна?
ДАЙЗЕРТ. Может быть. Я попытался это уточнить, но безуспешно.
АЛАН. Не ваше собачье дело!
(Алан возвращается к своей кровати, которая почти не освещена, и ложится.)
ДАЙЗЕРТ. Так или иначе, в воскресенье я выясню, в чем тут загвоздка.
ЭСТЕР. Каким образом?
ДАЙЗЕРТ (встает). Мне хочется посмотреть их дом. Поэтому я пригласил себя к ним в гости.
ЭСТЕР. Неужели?
ДАЙЗЕРТ. Если там проблема с религией, то это выяснится только в священный день отдохновения! Я дам вам знать.
(Он целует ее в щеку, и они вместе покидают площадку. Эстер возвращается на свое место. Дайзерт обходит вокруг площадки и на авансцене встречает Дору, которая стоит там, поджидая его.)
7
ДАЙЗЕРТ (пожимая ей руку). Миссис Стрэнг.
ДОРА. Мистер Стрэнг все еще в типографии. Я уже начинаю волноваться. Он должен вернуться с минуты на минуту.
ДАЙЗЕРТ. Он что, в воскресенье работает?
ДОРА. О, да. Он не придает большого значения воскресеньям.
ДАЙЗЕРТ. Может быть, мы с вами могли бы поговорить, пока его нет?
ДОРА. Конечно. Не хотите ли пройти в гостиную? (Ведет его на площадку. Она очень нервничает.) Пожалуйста.
(Предлагает ему сесть. Стоит, скрестив руки на груди.)
ДАЙЗЕРТ. Миссис Стрэнг, у вас нет никаких мыслей — почему это все случилось с вашим сыном?
ДОРА. Не могу вообразить, доктор! Это просто невероятно!.. Алан всегда был таким воспитанным тихим мальчиком. Он любил животных. Особенно лошадей.
ДАЙЗЕРТ. Особенно?
ДОРА. Да. У него в спальне даже висела фотография лошади. Прекрасная белая лошадь, выглядывающая в ворота. Это ему отец дал. Несколько лет назад. Вырезка из календаря, отпечатанного в его типографии; и он ни разу не отклеил эту картинку. А еще, когда ему было лет семь или восемь, я часто читала ему одну книжку, много раз подряд, все о коне.
ДАЙЗЕРТ. Правда?
ДОРА. Да. Его звали Принц, и никто не мог оседлать его.
(Алан кричит со своей кровати, не глядя на мать.)
АЛАН (возбужденно, младенческим голосом). Почему нет? Почему нет?.. Скажи это! Его голосом!
ДОРА. Ему нравилась мысль о том, что животные умеют говорить.
ДАЙЗЕРТ. Неужели?
АЛАН. Скажи! Скажи!.. Скажи, как будто это он говорит!
1
Эдвард Первый (1239–1307), вероломно вторгся в Шотландию.
2
Генрих Первый (1068–1135), поклялся никогда не улыбаться, после того как утонул его единственный наследник, Принц Вильям.
3
Джон (1167–1216), приказал ослепить своего юного племянника, Принца Артура. Сам тюремщик уговаривал короля не причинять мальчику вреда. (См. шекспировского «Короля Джона», IV, 1).