В самый нижний поворот я вписалась неудачно, а тут еще шина лопнула, и автомобиль перевернулся. На мне не было ни единой царапины, но испугалась я ужасно. Машина просто всмятку. Полицейские подвезли меня к ресторану, возле которого я припарковывалась перекусить. Ясное дело — лужа тормозной жидкости на месте моей парковки.
От медицинской помощи я отказалась. Я и не нуждалась в помощи, кроме глотка-другого виски. Какой-то полицейский подошел и сказал, что в цилиндре, вне всяких сомнений, копались. И произошло это во время парковки — до того тормоза были в порядке, а потом впереди не было никакого движения, и я тормозами не пользовалась. Я нажала на тормоз в первый раз, съезжая с холма, а тогда было уже поздно.
— И кроме Вестерна, смерти твоей желать некому?
— Некому.
«Пятьдесят очков из ста в твою пользу», — подумал Кар-факс.
— Расскажи все с самого начала, — предложил он. — Иначе мы запутаемся. Я перебивать не стану, а вопросы задавать начну потом.
— Годится. Ты знаешь, что мой отец преподавал физику в Калифорнийском университете?
— Читал в газетах. Кстати, все, что мне об этом известно, я вычитал из «Нью-Йорк Таймс». Местная газета едва-ли о нем упоминала.
— А раньше он преподавал в Лос-Анджелесе. Должно быть, он работал над МЕДИУМом уже тогда. Дома он вечно засиживался над уравнениями, диаграммами, схемами, моделями какими-то. Я то и дело натыкалась на них, заходя в его кабинет, и однажды спросила, над чем это он работает. Он отшутился — дескать, это будет самая большая сенсация со времен сотворения мира.
— Предполагается, что эту фразу выдумал Вестерн.
— Он украл у отца не только МЕДИУМ. Папа всегда держал свои бумаги в сейфе. А когда мы переехали, он смастерил какое-то электронное устройство. Сравнительно с МЕДИУМом — маленькое. Но энергию оно пожирало неимоверно. Видел бы ты наши счета за электричество!
— Они не сгорели во время пожара? — спросил Карфакс и торопливо добавил: — Знаю, я обещал не перебивать, но это важно…
— Нет, они все сгорели. Конечно, у компании хранились копии. Именно хранились — когда я сделала запрос, они были уже уничтожены. Я обратилась с запросом через полгода после пожара, а копии оплаченных счетов так долго не хранятся. Как бы то ни было, я знала, что энергия расходуется в немыслимых количествах. Мы жили вместе, и я несла свою долю расходов. Я, знаешь, была тогда секретаршей ректора, хотя нет, откуда тебе знать? Зарабатывала я неплохо, но оплачивать такие счета мне было не по средствам. Отец сказал, что обо всем позаботится. Но я знала, что папа не может себе позволить таких расходов. А через несколько месяцев он сказал, что нашел человека, у которого можно одолжить денег под очень низкий процент. Угадай, кто это был?
Карфакс предпочел промолчать.
— Его племянник. Мой двоюродный брат. И твой заодно. Папа получил деньги, но ему пришлось, должно быть, рассказать Вестерну, над чем он работает. И все же — да кто даст денег на такое безумие, как МЕДИУМ! Все равно что постройку вечного двигателя финансировать.
«Что теперь теоретически вполне возможно, — подумал Карфакс. — МЕДИУМ не только к покойникам проторил дорожку».
— Папа, должно быть, отладил машину, чтобы ее можно было продемонстрировать. Не знаю. Я никогда не видела Вестерна у нас дома, да папа и не говорил, что он бывал у нас. Но он мог приходить, когда я была на работе или уезжала на лето в Европу.
Карфакс хотел спросить, знает ли она наверняка, что деньги ее отцу дал Вестерн.
— Папа внезапно начал оплачивать счета за электричество, — сказала Патриция, словно прочитав его мысли, — и прикупать оборудование. Я знаю, что он выложил двадцать тысяч долларов за один раз, а потом еще десять тысяч.
— Тридцать тысяч? — беззвучно произнесли губы Карфакса.
— Львиная их доля ушла на какую-то электронику. Папа не говорил мне, откуда берутся деньги и над чем он работает. Сказал, что все выяснится во благовремении, а мне не стоит беспокоиться. Платил он наличными. Счета так и не отыскались. Если они и были, то сгорели. Или украдены.
Не знаю, почему отец не сказал мне, над чем работает. Я бы не стала насмехаться или называть его чокнутым. По крайней мере вслух.
Патриция замолчала и нахмурилась.
— Нет, — сказала она, — не стоит себя обманывать. Скорее всего я решила бы, что он выжил из ума, и не смогла бы промолчать. Я бы ему сказала, что думаю. Может, даже обратилась бы к психиатру. Я не верила в загробную жизнь, да и вообще в явления сверхприродной природы. Тавтология, верно? Сверхприродная природа…
Но и папа не верил, насколько мне известно. Однако, когда четыре года назад умерла мама, для него это был ужасный удар. Поэтому я к нему и переехала. Я боялась, что он умрет с горя, а то и с собой покончит. Да ладно, я уже сказала, что не стоит заниматься самообманом. Папа был нужен мне почти так же, как и я ему. Я очень любила маму да вдобавок только что развелась. Я переехала к нему, чтобы он мог утешить меня, а я — его.
Она открыла сумочку, достала из нее изящный носовой платочек и утерла глаза.
— Может, это его желание убедиться, что она не умерла, что она жива, что он сможет когда-нибудь с ней встретиться, быть с ней… разве не занялся Конан-Дойль спиритизмом, когда его сын умер?
— Я думал, это был кто-то из его родственников.
— Но я уверена, что папа хотел подойти к проблеме с научной точки зрения. Он бы не обратился к медиуму. А может быть, мамина смерть имеет мало общего с этим проектом. Может, он случайно натолкнулся на принципы МЕДИУМА. Вот только открытие это оказалось не к добру.
Глядя на птиц и на траву, еще влажную от росы, Карфакс не ожидал никаких позывов к обретению бессмертия. Если он что и чувствовал, так только то, что жизнь продолжается на этом свете. Покойники есть покойники, и возвращаются они только в виде удобрения для почвы. А похоронные обряды зачастую сводят к нулю даже такую возможность. Теперь же Карфакс и в этом сомневался. Люди изо всех сил старались уничтожить всяческую жизнь, включая себя.
— Это случилось вечером семнадцатого марта, — произнесла Патриция. — Я уехала в Санта-Крус навестить приятелей по колледжу и в университет возвращалась около часа ночи, усталая, но довольная — время я провела неплохо. Бак почти опустел, а папе с утра была нужна машина: свою он отогнал в гараж. Он сказал, что должен быть утром на заседании кафедры, но не объяснил зачем. Вот я и решила сначала заправить машину, а на боковую идти уже потом. Вероятно, это и спасло мне жизнь. Как раз когда я отъезжала от заправочной.
Было слышно, как она сглотнула.
— Я услышала взрыв, — сдавленно произнесла она. — Весь город услышал. Наш дом от заправочной в пяти кварталах, а грохнуло, как под самым ухом. Знаешь, во всех домах вылетели стекла, соседи с постелей повскакали…
Мне… мне пришлось остановиться на пару минут. Я была просто потрясена. А потом я поехала домой… очень быстро. Я знала, чей это дом горит.
Дом разнесло на куски, он полыхал — один сплошной костер. Пожарные прибыли спустя пять минут после меня и целый час только сдерживали огонь, чтоб на соседние дома не перекинулся. А я была не в силах ни говорить, ни двигаться, ни вообще что-то делать — просто сидела и смотрела на огонь, на полицейских, на пожарных, на толпу зевак. Потом одна из соседок указала на меня полицейскому — так она мне потом рассказывала, — и меня увезли на «скорой». Доктор дал мне успокоительное, и я проснулась назавтра вечером. Но мысли у меня в голове еще путались, и я очень ослабла.
О результатах поисков мне рассказали гораздо позже. Папино тело взрывом выбросило в сад, но на него упало горящее дерево, и его не просто раздавило, изуродовало… он обгорел до неузнаваемости. Его только по зубам и опознали — у нашего дантиста сохранилась карточка. И… и…
Она вытерла глаза уголком платка и высморкалась. Кар-факс сходил на кухню за бумажными салфетками. У Патриции от слез косметика расплылась, и, поглядевшись в зеркальце, она поднялась в ванную — исправить нанесенный ущерб. По возвращении она не только выглядела лучше, но даже смогла улыбнуться.