Пока же Полторанин, с подачи Ельцина, начинает коренную перестройку газеты. Из боевого горкомовского листка «Мосправда» начинает превращаться в массовое, популярное издание. В ней, к примеру, появляется невозможная прежде рубрика «Октава», где пишется о новостях современной музыки. То и дело публикуются острые, критические материалы – на журналистском жаргоне «гвозди» – которые бичуют сановные пороки, вызывая понятный читательский ажиотаж.
«Мосправда» пишет о стягивании элитных спецшкол к министерским кварталам; первая говорит о ежегодных дебошах в парке культуры на День пограничника, воюет с привилегиями.
На ее страницах в обязательном порядке освещаются все проводимые первым секретарем порки; отчеты городских пленумов публикуются теперь без купюр, с упоминанием всех подвергшихся обструкции товарищей . Уговоры, что удары эти приходятся не только на самих провинившихся , но и на их родных, Ельцина не впечатляют.
«У нас не должно быть зон, свободных от критики», – гневно сдвинув брови, отвечает он чрезмерно добреньким советчикам…
(Через год, когда в соответствии с его же заветами «Мосправда» напечатает отчет с пленума МГК, на котором Ельцина снимали с должности, – целиком, со всеми обвинениями и эскападами, – о былой принципиальности Борис Николаевич забудет враз и примется обвинять ЦК в жестокости и бессердечности.)
Острота материалов и как следствие рост популярности газеты (за год со стотысячного тиража она рванула за миллион) вызывает изжогу у центральной власти. Недовольство высказывает даже Горбачев.
На апрельском пленуме ЦК 1987 года он во всеуслышание заявляет с трибуны:
«Пресса разжигает страсти. Особенно “Московская правда”. Крикливо: “Знать России”, “Новоявленные аристократы”, “Бить по штабам”, “Куски с барского стола”. Это – пена на перестройке. МГК пора разобраться. Прессу надо поддерживать, но из рук не выпускать».
Сегодня роль «Мосправды» в прорыве цензурных твердынь как-то подзабылась. Таранами свободной печати принято считать «Московские новости», «Огонек», мой родной «Московский комсомолец». Но первой была все же именно «Мосправда», за что и пострадала.
С уходом Ельцина газета резко изменила свою тональность. Уже через два месяца после его снятия Михаил Полторанин покинул редакцию. «Мосправда» попыталась отойти от политики, ударившись в чисто бытовые, житейские темы, вроде здоровья, погоды и огородов.
Ясное дело, ее прежний бойцовский стиль быстро забылся, благо на авансцену выходили другие, более резвые перестроечные издания. А потом, стараниями новых кураторов, «Мосправда» и вовсе растеряла былую славу, ибо вступила в схватку со своим вчерашним вдохновителем.
19 марта 1989 года, когда Ельцин баллотировался в народные депутаты СССР, газета напечатала открытое письмо члена ЦК КПСС рабочего Тихомирова (существовала при советах такая мода: выбирать для проформы вечно покорных, безмолвных рабочих и крестьян в ЦК и Верховный Совет, ибо власть-то была рабоче-крестьянской). Письмо называлось лирично: «Считаю своим партийным долгом».
Рабочий Тихомиров возмущался двуличностью Ельцина, который-де, будучи членом ЦК, позволяет себе политически вредные заявления, вроде призывов к многопартийности и подчинения партии Советам. Да и борьба его с привилегиями есть не что иное, как демагогия, ибо знатный этот борец продолжает пользоваться услугами 4-го главного управления Минздрава и даже попросил давеча путевку в один сановный санаторий.
«Вот как рождался еще один миф “о демократизме” Бориса Николаевича, – гневно строчил Тихомиров. – Будучи первым секретарем горкома партии, он однажды прибыл на завод трамваем. Но лишь немногие из тех, кто умилился этому, знали, что Б. Н. Ельцин и те, кто его сопровождал, пересели с машин в трамвай всего за остановку до проходной».
Скорее всего так оно и было. По степени всевозможных мистификаций и театрализованных постановок Ельцину не было равных. Только общество об этом еще не знало, и накат на своего любимца восприняло как личное оскорбление.
Гнев народа был столь велик, что перед зданием редакции прошел даже несанкционированный митинг в поддержку Ельцина. Дабы сохранить лицо, газете пришлось публиковать ответ самого обвиняемого, где он, понятно, камня на камне не оставил от сановного рабочего и его кукловодов из ЦК и горкома.
Словом, Борис Николаевич в очередной раз продемонстрировал свой коронный номер: умение превращать минусы в плюсы…
ИСТОРИЧЕСКАЯ ПАРАЛЛЕЛЬ
Во второй половине XVIII века Россия завоевала новые земли на южных границах – Крым и Малороссию. Эти территории были отданы во владение князю Григорию Потемкину, самому властному и удачливому фавориту Екатерины II.
В 1787 году императрица пожелала осмотреть новые российские владения.
Дабы поразить государыню богатством края, которым он управлял, Потемкин распорядился вдоль пути ее следования построить нечто вроде театральных декораций – красивые деревни с великолепными хоромами. Царица ехала не слишком поспешно, и бутафорские деревни за время ее остановок срочно перевозились вперед и устанавливались в новых местах, среди совершенно необитаемой степи. Кроме того, с места на место перегонялось одно и то же тучное стадо скота.
Екатерина с удовольствием отмечала густую населенность только что покоренного края. В награду за труды и усердие она пожаловала Потемкину титул «князя Таврического».
Использовал ли Ельцин дешевые популистские приемы для поднятия своей популярности? Несомненно. Каждое лыко было в строку. Даже из случайных оплошностей первый секретарь умудрялся извлекать дивиденды.
Уже цитировавшийся мной Юрий Прокофьев описывает случай, когда Ельцин приехал в Новые Черемушки осматривать одно из первых в городе кооперативных кафе. Но вместо кафе местные жители форменным образом схватили его за пиджак и потащили по аварийным пятиэтажкам, демонстрируя ужасающие условия обитания.
А на другой день «Мосправда» поведала о том, «какой замечательный у нас первый секретарь горкома партии! Он не побоялся приехать в район пятиэтажек, он прошел с жителями по чердакам и подвалам».
«Но я ведь точно знал, – заключает Прокофьев, – что планировалась не экскурсия по пятиэтажкам, а осмотр кооперативного кафе».
А теперь посмотрим на эту ситуацию с другой стороны. Предположим, что в Черемушки приехал бы не Ельцин, а Гришин. Можно ли себе представить, чтобы этого небожителя кто-то позволил затащить в аварийный подвал, ломая запланированный ход официального мероприятия ? Боже упаси! Да этих бедолаг к Гришину просто не подпустили бы; еще б и в околоток свезли – за антисоциальное поведение.
Если бы достоинства Ельцина ограничивались исключительно театральными акциями, вроде магазинных и автобусных десантов, уже одного этого было достаточно, чтобы выделить его из общего блеклого партийного ареопага. И неважно, что злопыхатели толкуют о популистских приемах и ловле дешевой популярности.
«То он неожиданно являлся на завод, брал руководителя предприятия, вел его в рабочую столовую и там устраивал публичный разнос, выставляя себя в роли радетеля народа, а руководителя в роли изверга, – уничижительно пишет, например, Горбачев. – То садился в автобус или трамвай, заходил в магазины или поликлинику, и на следующий день об этом полнилась слухами вся Москва.
Под восторженные аплодисменты москвичей обещал им в самые короткие сроки решить проблемы жилья, торговли, медицинского и бытового обслуживания. Демонстрировал красочные диаграммы развернувшегося вокруг столицы строительства мясокомбинатов и молокозаводов, способных снять с повестки дня извечный вопрос о дефиците колбасы и кефира. Обо всем этом трубили московская пресса, радио и телевидение».
Бывший генсек считает, что все ельцинские акции были элементарной показухой и популистскими трюками.