Сонная деревня Бутка угнездилась у южной и восточной, азиатской, границ Среднего Урала, на холмистой равнине, поросшей березами, лиственницами, красными соснами и тополями. Она находится на 56° 43´ северной широты, практически на той же параллели, что проходит через юго-восточную оконечность Аляски и шотландский город Данди, и на 63° 46´ восточной долготы, то есть почти на том же меридиане, что и афганский Герат. Бутка расположена на 1800 км (два часовых пояса) восточнее Москвы, на 270 км восточнее континентального водораздела и на 240 км восточнее самого большого города Урала, Екатеринбурга, который с 1924 по 1991 год назывался Свердловском. Условия для сельского хозяйства здесь не столь благоприятны, как во многих других уголках Урала, полезные ископаемые отсутствуют. На языках татар и башкир, которые были полными хозяевами Нижнего и Среднего Урала, пока их не подчинила себе Российская империя, слово Бутка означает «каша». Происхождение этого названия связано с тем, что эта местность была довольно болотистой из-за протекавшей поблизости реки Беляковки[32]. Мелкая и заиленная Беляковка, длина которой составляет менее 80 км, петляет с юго-запада на северо-восток и протекает прямо через Бутку. В 1900 году ее ширина на том участке, где она пересекает деревню, не превышала 15 м, а сегодня составляет всего 6–9 м. Беляковка впадает в реку Пышма, вместе они лениво несут свои воды к западносибирским рекам Тобол, Иртыш и Обь (Иртыш и Обь образуют четвертую в мире по длине речную систему) и далее, примерно через 1100 км — в Карское море.
Легенда гласит, что русские, изначально селившиеся в Бутке, были дезертирами из отряда Ермака Тимофеевича, казачьего атамана, по приказу Ивана Грозного в 80-х годах XVI века завоевывавшего Урал и Сибирь. Как бы там ни было, из указа от 1 ноября 1676 года мы узнаем, что воевода русской крепости Тобольск, расположенной на месте слияния Тобола и Иртыша, дал крестьянам Ивашке Сылвенцу и Терешке Иванову, обратившимся к нему с челобитной, разрешение основать в Бутке слободу государеву. Крестьянам предписывалось межевать местность, строить острог и «призывать в сию слободу вольных гулящих людей»[33]. Поселения такого типа создавались для защиты российских границ. Их обитатели получали пахотную землю, временно освобождались от оброка и имели определенное самоуправление. Когда в этих местах в 1746 году оказался немецкий натуралист и путешественник Иоганн Георг Гмелин, в Бутке проживало уже около сотни человек, а к проведению имперской переписи 1897 года ее население насчитывало уже 825 душ. Ближайшими к деревне городами были уездный центр Шадринск на реке Исеть (70 км к югу) и Талица на реке Пышма (30 км к северу), через которую проходили проезжая и железная дороги в Сибирь. Добираться до Бутки приходилось либо по воде, либо по конной тропе до Талицы — путь, занимавший 10–11 часов, а во время осенней и весенней распутицы — вдвое больше[34].
В 1900 году непритязательная деревня мало отличалась от других поселений, в которых проживало большинство подданных русского царя. Это было село — то есть относительно большое поселение с приходской церковью и присутственными местами. Острог давно ушел в прошлое. В Бутке было несколько основных улиц, от которых в разные стороны разбегались разъезженные переулки; по обе стороны улиц теснились одноэтажные деревянные дома с резными наличниками и соломенными крышами, обогревавшиеся русскими печами. В каждой семье была корова. Крестьяне работали на окружавших деревню полях, а на собственных огородах выращивали картофель и овощи. Сельскохозяйственный сезон в Бутке длился около 150 дней. Урожай засоленная почва давала скудный, так что на рынок везти было почти нечего. Деревенские парни валили лес или работали на лесопилке, которая открылась в 1914 году и создала сто рабочих мест. Кустари делали бочки, гончарные изделия, варили дегтярное мыло, тачали сапоги, шили меховые шапки, чинили сани, телеги и прялки. Каменный православный храм Пресвятой Богородицы построили около 1800 года, а рядом возвели стройную колокольню. Питьевую воду брали из колодцев и колонок, а белье женщины стирали руками прямо в реке. В 1908 году в деревне открыли небольшую библиотеку, но ни школы, ни врача не было. Единственными представителями имперского правительства были несколько чиновников.
В других отношениях Бутку можно было счесть нехарактерным поселением для российской сельской глубинки. Жители этой и соседних деревень были более-менее «вольными», как и предусматривал указ 1676 года. Здесь не существовало крепостного права, от которого население европейской части России страдало с XVI века до отмены его в 1861 году. Как и большинство крестьян Урала и Сибири, жители Бутки считались «государственными», что означало для них право свободно менять место жительства, жениться по собственной воле, решать спорные вопросы в гражданских судах, а также фиксированную подать правительству и отсутствие необходимости работать на помещичьих землях. По менталитету они были скорее пионерами, чем крепостными, статус которых в России мало отличался от положения черных рабов в Соединенных Штатах[35]. Вот два этнографических портрета русских, проживавших в этих районах, оба они были сделаны до 1914 года. «Наш крестьянин, — писал один автор, — вынослив донельзя», он работает в поле с рассвета до заката, в дожди и холод и «только тогда начнет роптать, когда ему совсем невтерпеж»[36]. А вот другое свидетельство: «Вообще население Приуралья не лишено светлого, ясного ума, обладает меткостью слов и тихим, шутливым юмором. Не лишенное известной хитрости, оно сметливо, переимчиво и в излюбленном деле не лишено виртуозности, ко всякому труду умеет приспособиться, благодаря чему и идет охотно в отхожие промыслы»[37]. Суровый климат, гористая местность, изолированность от Центральной России и низкая плотность населения — все это привело к формированию специфической уральской черты характера. Эта черта местной субкультуры — самостоятельность, что в буквальном смысле означает способность твердо стоять на ногах. На речных переправах и перекрестках, где в темноте не проглядывало и лучика света, перед лицом любых трудностей колонистов от неминуемой смерти спасали только находчивость и отвага.
32
34
См.:
35
По этому вопросу см.:
36
37