Я лежала на бездыханной груди убитого мною супруга и не чувствовала жизни ни в одной клетке своего тела. Мои лицо и руки, моя одежда — все было залито кровью Кхаана, ее сладкий запах скручивал мое нутро ощущением безмерного одиночества и определенно чем-то много паршивее простого чувства вины.
От того мимолетного проблеска счастья, которое мелькнуло в первый и, вероятно, последний раз в моей жизни, не осталось даже воспоминаний. Ядовитая черная желчь, изрыгнутая из чертовой зловонной пасти моей судьбы, безразлично поглотила каждое мгновение, за которое так отчаянно цеплялось мое разрывающееся сердце. Эта боль никогда не сравнится ни с какой из физических… уж я-то в этом толк знала. Когда ты получаешь увечья физические, то точно знаешь, что рано или поздно им точно придет конец, но с душевными все иначе — они будут длиться вечно, даже тогда, когда она переродится в новом… новых своих жизнях.
Мое нутро располосовали вдоль и поперек, вытащив из него самое светлое и доброе, будто по ошибке мне доставшееся. В назидание за преданность своему короткому счастью мне остались глубокие гноящиеся раны, затянуться которым не позволят никогда. Вот только одних воспоминаний проклятой судьбе и ее подельникам было недостаточно. Они не успокоятся, пока не отберут у меня все, что может хоть как-то упокоить мое дурацкое, преданное жизни сердце.
Порожденные Тьмой, на меня бросались черные шавки со слюнявыми от предвкушения погребального пира пастями. Их шерсть, сотканная из не догнивших в могилах прядей людских волос, враждебно дыбилась клочьями на загривках. Клацая зубами, они выпускали мне в лицо свои зловонные проклятия и рычали от бессилия что-либо противопоставить. Они чувствовали магию ритуального клинка и боялись ее настолько, что даже затуманенный лютым голодом разум прояснялся. Я вцепилась в тело Кхаана, не желая размыкать объятий, пока не смолкнет последний удар моего сердца. Я не собиралась жить дальше, но пока была жива, не могла позволить отродьям Тьмы забрать и частицу магии Кхаана, потому что считала ее последним упоминанием о нем в мире живых. Мне больше не нужна была моя жизнь, но если она не закончится здесь и сейчас, то единственным, что мне остается — помочь супругу обрести покой. Его дух останется целостным, пока я дышу.
Мрак кусал мои остывающие, липкие от крови кисти, тени кружили, намереваясь отобрать у меня мертвое тело мужа, они жаждали устроить своему владыке бесславные похороны. Полы их ритуальных ряс подметали грязь, которую сами же и приволокли. Рваные и неряшливые саваны скользили передо мной, сужая круг.
— Пошли прочь!!! — выкрикнула я голосом, яростное отчаяние которого было мне совершенно незнакомо.
Церхей рванул воздух со свистом, когда я полоснула мерзкую тварь, посмевшую приблизиться. Истошный визг, казалось, прошел сквозь стены и своды — до того острым он был. Тишина, накрывшая меня прозрачным куполом, вмиг надломилась, и ее осколки разом вонзились в мое сознание своими идеально ровными краями. В голове зазвучал хор шепотов — верный предвестник деменции.
Тени, исполнив погребальный ритуал, отступили к стенам. Их очертания медленно всасывались в царящий всюду мрак, напитывая его, делая его гуще, вязче. Так наступило абсолютное безмолвие. И только мое обесцененное сердце кощунственно громко билось в груди.
Сколько пролежала так, я не знала. Минуту, десятилетие — какая теперь разница? Смерть снова не хотела принимать меня, потому что судьба еще недостаточно мною наигралась. А я все так же лежала на ледяном полу огромного алтаря и безучастно смотрела в пространство перед собой.
Что я там видела? А что можно увидеть в абсолютной, первозданной тьме? Я видела там отражение. Отражение моей души, в которой кроме мрака ничего больше и не осталось. Теперь я понимала, почему моей судьбе так не хотелось отпускать меня за границы вечности, я все время сопротивлялась ей, я была ей настоящим соперником, принимая ее правила, я не принимала поражения.
Однако теперь все иначе. Теперь я ей не ровня и не пища. Так почему никто не хочет забрать в ад и меня? Моя роль тоже исполнена, почему тогда я не могу последовать за мужем, если те чертовы пророчества исполнены все до единого, и единственное логичное, что мне осталось, так это покинуть мир живых? Неужели после всего даже эта участь будет для меня слишком щадящей? Неужели мне не позволено даже сгнить рядом с супругом…