Вдалеке уже какое-то время слышались шаги, неровные, медленные, с прерывистым шарканьем, уродливые в своей не имеющей ритма поступи. Какое еще чудовище ползет порадоваться падению Кхаана, ехидно похохотать над моей распластавшейся по полу жизнью?
По стенам и потолку коридора озаренные красным светом факела заплясали тени, те самые, которые исполняли ритуальный танец после смерти Кхаана и теперь ждали плату за то представление, кровавую плату. Шаркающее чудище сполохом яркого света отшвырнуло шакалов Тьмы подальше и устало ввалилось в проем.
Крепкие руки стали тянуть меня к себе. Я отмахнулась, не произнося и слова, не реагируя никак. Действие стало навязчивее. Хриплое дыхание изрыгнуло фразу:
— Ваше Величество, поднимайтесь.
Я снова дала понять, чтобы он катился ко всем чертям, но Хейнин не собирался отступать. Чем отбивалась от нежити, тем же отмахнулась и от него. Церхей снова устрашающе блеснул в темноте, но Хейнин не внял угрозам.
— Королева, вы должны подняться и пойти со мной, — не обращая никакого внимания на мою враждебность, произнес он.
— Гребаный инвалид!!! Пошел вон! Убирайся! — проклиная, заорала я.
— Король Кхаан отныне не может нам помочь. Вы должны пойти со мной, — монотонно повторял он. Эти бездушные слова человека звучали больнее, чем самый радостный смех нежити. — Вы — Королева мира людей. Есть то, с чем вам нужно разобраться немедленно.
Я окрысилась на него и даже, наверное, вцепилась бы ему в глотку голыми руками, своими окровавленными голыми руками, если бы не страх оставить Кхаана. Мое лицо исказила безобразная и такая жалкая гримаса, которой я хотела выразить все отвращение, что испытывала к Хейнину в этот миг.
— За то время, что я лежала здесь, меня окружало несметное количество нечисти и чудовищ, но даже они были человечнее, чем тот монстр, что стоит сейчас передо мной. Проваливай с глаз моих, пока я не освободила твое уродливое тело от твоей не менее уродливой души.
Мои слова звучали подобно змеиному шипению, извиваясь своими склизкими языками, они предупреждали о смертельной опасности клыков. Похоже, оставаясь долгое время в объятьях тьмы, с моего безразличия и при полном бездействии, ее слуги запустили деформацию моей души и отметили ее темной печатью, как какую-то собственность, на которую мрак теперь имел все права.
Хейнина не напугали эти угрозы. Разящий без промаха Церхей тоже. Когда он понял, что я не послушаю ни слова из призывающих речей, его намерение разлучить меня с Кхааном стало категоричным. Проклятый калека снова потянул ко мне свои руки, на кончиках пальцев которых еще светилось пламя пылающего факела. Или это было какое-то другое свечение?..
В помещение забежал генерал Ян. Мне даже не нужно было смотреть на него, чтобы знать, каким обеспокоенным он сейчас выглядит. Ха. Отчего ж судьба просто не позволила нам встретиться где-нибудь в поле на скосе пшеницы или на рынке для бедняков, чтобы с первого взгляда проникнуться чувством друг к другу и прожить эту жизнь в нищем, никому не нужном счастье. Кто захотел бы возиться с такими никчемными людьми, как мы? Кто бы смог заметить нашим бедняцким, приземленным радостям? И уж точно не было бы никого из великих мира сего, кто стал бы завидовать ничтожествам, вроде нас…
Ян мог бы носить мне полевые цветы каждый день, а я вышивала бы на его рубашках узоры да пекла самые вкусные пироги. Мы состарились бы на одной подушке, никогда не узнав, как пахнет кровь и чем смердит разочарование. Мы были бы, мы просто были бы… Где-то, когда-то, но не сейчас…
— Господин Хейнин, позвольте, я сам помогу Ее Величеству, — как всегда, спокойным голосом сказал Ян.
Мой генерал бережно коснулся меня, словно предупреждая о своем присутствии, опасаясь навредить моему сознанию, абсолютно не готовому реагировать на окружающий мир с должным вниманием и фокусироваться на том, что отныне неважно. От его объятий мне стало теплее, но еще сильнее возросло желание сдохнуть. Я не отпихивала его от себя, как поступила с Хейнином, в конце концов, Ян — мой человек, к которому я испытываю почти поклонение. Даже если его действия были бы невыносимы, я бы сдохла, но вытерпела, не посмев упрекнуть.
Генерал понял, что я не собираюсь оказывать сопротивление, и стал не так напряжен сам.