Сара махала своим ножом, как человек, окончательно потерявший связь с рассудком, но больше ни одной из ее атак не удалось достичь цели, хотя я все так же стояла перед ней. Арин мгновенно обезоружила ополоумевшую наложницу, как всегда, став моим щитом перед любой опасностью.
— Сдохни самой страшной смертью, мразь!!! — не унималась Сара, беспомощно дергаясь в мертвой хватке Арин.
— Так бы и поступила, если бы могла, — бросила я с сожалением и вошла в покои Кхаана, абсолютно безразличная к тому, что Дхе-Фортис сделают с мятежницей, как и к глубокому порезу на моем плече.
За дверью, которую я заперла для всех, чтобы побыть наедине со своим отчаянием, еще некоторое время доносились звуки возни, но вскоре все вокруг погрузилось в могильное молчание. То самое, которого я так долго искала.
Запах моей крови мутил пустой уже много-много дней желудок, как же мне был ненавистен запах этой крови, что станет мучительно долго, капля за каплей, вытекать из раны, боли от которой я даже не чувствовала. Не обращая внимания на головокружение, я дошла до огромной кровати, где столько раз мой супруг насиловал меня, и тихо опустилась в ее холодные объятья, будто прежде никогда не испытывала к этому месту отвращения, будто в один миг оно стало мне дороже всего в опустевшем без Кхаана мире.
Со дня его смерти я запретила заходить в покои мужа кому бы то ни было и ревностно хранила вещи на своих местах, так, как оставил все здесь Кхаан, уходя в тот день вместе со мной за последним осколком сердца проклятого чудовища Угвура. Это было единственное место во всем необъятном мире, завоеванном моим супругом, где еще осталось его присутствие, его дыхание… И я его хранила, я, как обезумевшая вдова ждала, что вот скоро, вот в следующее мгновение он мог бы вернуться…
Желая избавиться от навязчивого тошнотворного привкуса крови, я уронила лицо в подушки и жадно, остервенело, до истерики, вдыхала запах его кожи, аромат его тела, пока не обессилила от пролитых слез, от истощения, от многодневной бессонницы.
* * *
Не знаю, как скоро прибыл в Рисхеэль Седжал, но его присутствие будь я даже трижды мертвой, не спутала бы ни с чьим другим. Грузная фигура все в той же поношенной временем и невзгодами рясе приблизилась ко мне со спины. Уперев глаза в отвесную скалу позади Рисхеэли, я прохрипела:
— Уходи к черту, Монах, если задумал неладное.
— Ладное или неладное для нас с тобой одно. Сейчас что неладно тебе, ой как ладно мне. Так мне по чьему неладному мерки снимать, когда буду решать уйти или нет?
— Тогда просто проваливай и не тревожь меня. В этот раз поломанными костями ты делу не поможешь.
— Элейн, как мне тебя не тревожить, когда б без тебя тут никто не в силах разобраться?
— А ты перестань прикидываться и вспомни, кто я на самом деле. Тогда надобности в моем участии не будет вовсе. Я — Рейна, Седжал, Рейна! Дочь нищего крестьянина, рабыня без фамилии, пушечное мясо мертвой армии! Отпусти меня хотя бы сейчас, будь милостив, останься благодарен!
Седжал молчал. Он лишь сцепил кисти рук и понуро свесил голову вниз, как провинившийся ученик, тем самым просто выказывая свое уважение моему гневу. Еще некоторое время он не нарушал тишины, желая убедиться, что я закончила свой выпад.
— Была б ты Рейной, как было бы всем нам просто… — выдохнул он, не упрекая — сожалея. — Однако я больше никогда не смогу назвать тебя Рейной, моя королева, ибо не знаю, что делать с преданностью, которую испытываю к Элейн. Ты мое проклятье, ты — мое спасение, Владычица мира людей.
— Устала я слушать о том, что я чье-то проклятье! Ненавижу я слушать, что я чье-то спасенье!!! Когда можно будет говорить мне?! Когда хоть кто-то из вас спросит, чего хочу я?! Вы кидаете меня то в огонь, то в полымя, только б удовлетворить свои интересы, но никто не удосужился познать, чему предано мое сердце!
— Элейн, неужели?.. — выдохнул Монах свои страхи и безнадежность. — Ты и король…
— Неужели?! Что это вообще значит — неужели?! — закричала я, заставив его заткнуться на полуслове. — Ты думаешь, что рядом с таким мужчиной, я бы не сломалась?! Что такой, как он, не сможет пробудить во мне чувства? Я каменная, по-твоему, рядом с этим великим мужчиной думать о ромашках?