— Каков учитель, таков и ученик, Седжал. Не вини меня в том, что я послушно усвоила каждый заданный тобой урок, — обернулась на него я. — Лучше отдохни с дороги, вдруг так станется, что уже завтра нам предстоит долгий обратный путь...
* * *
Глава 23
Я стояла перед огромным зеркалом в покоях Кхаана, отсчитывая последние часы в роли королевы Аграахона. Но чувства в моей душе не имели ничего общего с ощущением правильного выбора. Мне не стало легче от принятого решения, решения, которое было основательно и степенно взвешено.
Что я делаю? Я убегаю? Поджавши хвост, я впервые в своей жизни выбираю то, что легче? Ох, Элейн, это в самом деле прогресс! Браво! Ты наконец-то начала думать о себе, вот только снова не угодила чертовому благородству, пронизывающему тебя точно тряпичную куклу грубой вощеной нитью.
Отчего же теперь все внутри меня противилось поступку, который был принят именно мной и на основании моих личных желаний? Никто ведь не влиял на это решение, никто не препятствовал этому решению! Как же сильно за эти годы я деформировалась морально, что не могу просто взять и послать все в тартарары, оставив чужие цели позади собственных…
Под воздействием этого смятения у меня все внутри разрывалось. Я едва не начала кидаться из угла в угол от противоречий, путающих мою и без того сейчас потерянную душу; противоречий, силы которых были между собой равны. Я не могла отступиться, но и мысли о новых геройствах в угоду проклятой судьбе вызывало отвращение, тошноту, ненависть к собственной бесхребетности. Я умоляла высшие силы предопределить уже мой выбор, чтобы только не оставаться в этом разжижающем состоянии еще хоть одно мгновение, мгновение за мгновением… Невозможность выбора при наличии вариантов казалась мне сущей каторгой, а решение все не приходило.
Зубы сводило от напряжения, от сильного сжатия. Я чувствовала, как уходят остатки разума под гнетом безысходности. Так мне сейчас было противно мое существование, мой облик, что я, не задумываясь, какой урон принесет это действие, я схватила первое, что попалось под руку и с затмившей рассудок одури бросила в зеркало перед собой.
Стекло разлетелось на маленькие подлые осколки. Вытесняемые силой удара, они обратились ко мне, ах нет, скорее против меня. Лицо поразило будто укусами разъяренных диких пчел. Острые частицы моего собственного жалкого отражения попали в широко раскрытые глаза. Глаза, до смерти уставшие от однообразия лежащего перед ними мира, желавшие видеть каждое кровавое ранение разбившейся вдребезги жизни и выразить благодарность за ее последнюю для меня милость.
Было пронизывающе, необратимо, мертвецки больно, но в сравнении с гноящимися кровавыми порезами моей души то были всего лишь царапины, которые едва заглушали внутреннюю боль. Я улыбнулась чувству безмятежности внутри себя, впервые вздыхая без груза на сердце, впервые узнавая истинный смысл слов о выбивании клина клином. Так мне казалось первое время, пока я не поняла, что дело вовсе не в том, что новая боль могла заглушить уже имеющуюся.
В самый последний момент я, должно быть, все же струсила и закрыла глаза. Мгновением коснувшееся меня физическое страдание будто погасло едва вспыхнувшей искрой, когда слилось с мукой душевной. Теперь я не испытывала ничего. Я мертва? Нет… Не так быстро, не так легко… Что угодно, но, к сожалению, не мертва. Внутри стало проясняться, как после порыва ветра, рассеявшего плотную завесу тумана, и я постепенно смогла ориентироваться в своих ощущениях.
Боль осталась где-то позади, в мутных воспоминаниях, что забрал с собой тот порыв. Вдруг почему-то стало так тихо и спокойно, словно от ласковых любящих рук… Разве посреди этого безнадежного, вязкого, ядовитого горя может ощущаться что-то подобное? Проще признать окончательный триумф деменции над слабым от страхов и сомнений рассудком, чем то, что во всей этой мерзости со мной могло произойти что-то хорошее.
Ведомые каким-то бессознательным импульсом, мои руки потянулись к лицу. Вздрогнув от ожидания неизвестного, я коснулась деревянными пальцами своих выцарапанных до дна глаз и не нашла ни единого повреждения. Рефлекс был сильнее страха, когда, задохнувшись вставшим поперек горла воздухом, я разомкнула веки. Если бы не разбитое под ногами стекло, я точно решила бы, что время обернулось вспять, когда остатки испещренного паутиной трещин зеркала показали мне множество моих отражений, где ни на одном из них у меня не было никаких повреждений.