Я смертельно устала за эту ночь. Перед глазами мутнело, и налитые свинцом мышцы потеряли всякую подвижность. Оставив надежду на сон в этот кровавый предрассветный час, я просматривала собранные нами в одном месте материалы, в которых хоть сколько-нибудь, хоть намеком упоминалось о пророчествах. Все эти документы, дневники, оборванные на полуслове записки были заучены нами едва ли не наизусть, но всякий раз мы подходили к этому громадному столу в тронном зале и с усердием дурака вновь принимались искать между строк хотя бы призрачный намек на то, что не было замечено прежде.
Тщетно. Только сменяющие друг друга буквы, слова, абзацы, превращающиеся в бессвязное ничто в разжиженном усталостью мозгу. Моя голова безвольно опиралась на руку, а глаза оставались закрытыми не потому, что меня клонило в сон — просто так мне казалось, что я нахожусь ближе к ответу, что я глубже в своих размышлениях. Видимо, Верна приняла эту позу за попытку отдохнуть, поэтому позвала очень осторожно:
— Элейн…
Усталым жестом я дала понять, чтобы она продолжала, но вместо всегда сострадательной Верны заговорила жесткая к слабостям Арин. Ее манера напрочь игнорировать проявление мною действий и поступков, свойственных простым смертным, порой обескураживала окружающих, но самые близкие нам люди всегда знали, что таким образом она спасается от тех страхов, что ютятся в углах ее собственной души. В конце концов, что плохого в том, чтобы честно бороться со своими слабостями, пускай и в некотором роде радикальными методами?
— Элейн, здесь девочка из Юстаса.
— Юстаса? Это же за сотни миль отсюда, — нахмурилась я, подсознательно чувствуя, что ни с чем хорошим такие гости не явятся.
— И это не самый любопытный факт о ней.
Несвоевременная игра обычно сухой и немногословной Арин заставила меня сменить позу. Я поняла глаза и вопросительно уставилась на старшую Дхе-Фортис. Добившись должного с моей стороны внимания, она настояла:
— Выслушай их.
Я хорошо разглядела на лице Арин внутреннее истощение. Это не было следствием физической усталости, которая буквально валила нас с ног в последние дни, это была усталость другого толка. Так проявляется чувство безнадежного уныния, когда на долю человека выпадает такое количество несправедливости, несчастья, на противостояние которым он истратил все духовные силы. Физическая усталость уходит, стоит только хорошенько поесть и выспаться. Душевная требует совершенно другой вид энергии для восполнения — ей нужна надежда, что во всем этом беспросветном мраке есть маленький шанс однажды вновь почувствовать теплый весенний луч простого человеческого счастья.
В тот самый миг, когда я увидела, как сильнейшие из тех, кого я знаю, теряют веру в завтрашний день, я не воспряла духом и не лишилась самообладания от горя, я просто еще больше возненавидела себя. Потому что стала свидетелем разрушения чужой непоколебимой некогда веры и ничего не могла сделать для того, чтобы остановить этот процесс.
— Веди, — махнула я, придавая своему голосу уверенности.
Я должна была хотя бы попытаться и показать всем смотрящим на меня, всем ищущим хоть отблеск надежды во мне, в моем существовании, что стойко выдержу даже самые ужасные вещи и во что бы то ни стало найду путь к нашему спасению.
Пока в мыслях я хлестала себя по щекам за упаднические настроения, высокие двери тронного зала так негостеприимно узко, даже не вполсилы отворились, и в эту небольшую щель друг за другом вошли двое. Короткие шаги девочки были ритмичнее и увереннее невнятного шарканья сопровождающего ее мужчины. Внешне они были очень похожи: овал лица, чуть вздернутый нос, большие карие глаза и мелкий завиток волос — все выдавало между ними наличие прямого родства, но вот характер точно отличался.
Девочка лет десяти, которая и жизни-то еще не могла видеть, держалась с несвойственной детям уверенностью и даже неким философским хладнокровием, отец же — переминался на месте, несознательно теребя край плаща, будто все, чего он сейчас желал, так это без славы и почестей провалиться сквозь землю.