Жаннин добавила в воду какие-то ароматические масла, это было что-то пряное и древесное. Несмотря на непосильную усталость не знавшей прежде тяжкого труда наложницы, все ее действия оставались легкими, почти невесомыми. Жаннин искренне старалась окружить меня покоем, зная, как трудно мне удается хоть немного отдохнуть.
— Моя королева, вы снова ранили себя?.. — тихо произнесла девушка, со всей бережностью касаясь моих волос. Она была слишком добра ко мне.
Я молчала. Я молчала, потому что боялась открыть свое сердце и выпустить на волю все то горе, которым до предела наполнено его развороченное, кровоточащее нутро. Не то чтобы мне не хотелось с кем-то поделиться, просто я знала, что могу закончить еще хуже, чем Сара. Попробовав единожды этот сладкий вкус слабости, мне никогда уже не восстановить прежнюю целостность своего духа. Как жаль, что я не могу рассчитывать даже на то, что нормальный человек счел бы худой участью. А ведь я сейчас всерьез завидую слабоумным...
— Моя госпожа?.. — выдернула из размышлений Жаннин, продолжавшая преданно прислуживать мне. Увидев, что я вернулась в реальность, она возобновила свой тихий, убаюкивающий монолог: — Если вы скучаете по владыке, то ладно… Но если вдруг вы делаете это, потому что вините себя, прошу, умоляю, не причиняйте больше своему телу вреда, достаточно уже того, что страдает ваша душа.
— Достаточно ли того?.. — хрипло и без какого-либо интереса уронила я свою фразу на мраморные полы купальни. Конечно, этот вопрос я задавала скорее самой себе, но давно зная на него ответ, обратилась с новым уже для Жаннин: — Разве ты не должна быть среди тех, кто проклинает меня и желает смерти за содеянное?
Девушка сочувствующе выдохнула, а ее голос зазвучал так искренне, как обычно произносятся только исповеди:
— Мое горе и горе всех женщин гарема ничтожно в сравнении с вашим. Я не имею права даже на бессознательное или случайное осуждение Вашего Величества.
— Мою скорбь питает чувство вины, в их слившемся потоке не разобрать, что благородное, а что лишь жалость к себе…
— Ваше Величество, разве жалость к себе проявляется в таком виде?
— В каком?
— Вы не спите, не едите, вы только все время пытаетесь помочь тем, чьи судьбы никогда бы не озаботили черствого человека.
— И снова я делаю все это лишь ради себя. Чтобы попасть к Кхаану, мне нужно пройти через все это…
— Тогда разве вы делаете все это не ради Короля?
— …
После моего безысходного молчания голос Жаннин стал тверже. Наверное, она не хотела, чтобы ее слова звучали как жалость.
— Вам кажется, что вы совершили великое злодеяние, но был ли у вас шанс не совершать чего-то подобного?
Мне снова захотелось смолчать, вот только смелости на это не хватало. Стиснув зубы, я призналась:
— Разве я могу судить об этом так легко? Возможно, если бы я знала все с самого начала, то непременно постаралась найти способ, чтобы избежать…
Слово «убийство» отказывалось выходить из моего рта, поэтому я просто умолкла, не закончив фразу.
— Моя королева, что было бы, если б вы знали все изначально, но вам все равно пришлось нанести владыке смертельную рану?
— Хочешь сказать, что я страдала бы еще сильнее?..
— Думаю, именно так все и было бы… — покорно склонив голову, произнесла Жаннин. — Дело не в том, что вы не смогли бы предотвратить или избежать подобного, просто что, если это вовсе не то, чего можно было бы избежать?
— Ты сейчас ведешь к тому, что все случившееся это то, что называют малой кровью?
— Служанка не осмелится на подобную вольность, Ваше Величество!
— Скажи, как есть, не бойся…Титулы ни к чему в такое смутное время.
— Хорошо, — с тоской, но решительно сказала она. — Я лишь поведаю свою точку зрения, моя королева. Прошу не судите строго свою глупую служанку. Великий Владыка всегда был милостив к нам, своим наложницам. Попадая в гарем, ни одна из девушек никогда больше ни в чем не нуждалась. Мы жили как принцессы, каждая из нас, в богатстве, роскоши и заботе хозяина. Владыка получал нашу любовь заслуженно, но мы всегда знали, что отдаем не в пример меньше, чем получаем. Вот почему наложницы выполняли все прихоти господина не просто покорно, а с большим желанием. Много ли нужно одинокой женской душе? В благодарность за милостивое обращение каждая из нас отдала Королю свое сердце, каждая втайне или открыто мечтала стать той самой, чью любовь он благосклонно примет. Но в то же время, мы все точно знали, что мечта эта пуста и несбыточна, и мы навсегда так и останемся лишь принцессами. Успокоения ради мы могли лишь тешить себя эгоистичными надеждами, что, отвергая искреннее чувство самых красивых и страстных женщин Хагейта, Великий Владыка вообще не примет ничьей любви и никому не дарует своей.