На солдатах была форма военного подразделения, входящего в состав элитных войск Кендры, но подчиняющегося непосредственно монашескому ордену Пагоды Тысячи душ. Я хорошо знала боевые навыки этих воинов, ведь за время моего двухнедельного поста мы часто проводили совместные тренировки по боевым искусствам. Мало кто может сравниться с умениями солдат — сейчас мне даже бог не стал бы лучшим помощником, чем они.
Мысленно я облегченно выдохнула, рассчитывая на скорое завершение этой смертельной битвы, ведь с подкреплением наша боевая мощь значительно возросла. И когда мы уже побеждали, а до отдыха оставалось всего ничего, случилось то, что выбило землю у меня из-под ног. Словно мое настоящее кто-то замедлил, словно происходящее вокруг внезапно погрузилось в вязкую субстанцию, в которой время текло иначе, в которой жизнь все так же ускользала, но ускользала маниакально медленно, чтобы вдоволь посмаковать мои мучения.
Меня заставили рассмотреть каждую эмоцию на бледнеющем лице Седжала, чью грудь проткнул железный прут одного из слуг Тьмы. Монах интуитивно схватился за место ранения, но его рука, уткнувшись в ржавый кол, причинила лишь очередную порцию боли вдобавок к той, что уже терзала его застывшее в пространстве тело. Словно читая мои мысли, а, может, его просто совпали с моими, Седжал перевел стеклянный взгляд на меня, его мимика тут же смягчилась вопреки нестерпимым мукам.
Я знала, что легкая улыбка этих безжизненных губ предназначалась мне как прощальный привет, но я не собиралась так быстро на него соглашаться. Сметая все на своем пути, я бросилась к своему самому верному из соратников, своему самому дорогому из друзей. Страх парализовал, но он же помогал отречься от усталости и прочих физических пределов моего изможденного состояния. В мгновение я оказалась рядом с истекающим кровью Монахом.
— Седжал, — слабым от потрясения голосом пробормотала я, поддерживая его оседающее на землю тело.
Все так же из-за страха, в моих руках пропала сила. Точно фантомные, они действовали неуклюже и, как мне казалось, приносили больше вреда, чем пользы. Мы ломано опустились на взрытую сражением почву, когда вокруг еще кипела схватка. Я знала, что мою спину прикроют, а не прикроют — так тоже плевать… Как мне может быть теперь до чего-то, когда все те, ради кого стоит терпеть эту гребаную жизнь, один за другим покидают меня?..
— Седжал, — снова позвала я, пугаясь его замедлившейся реакции, — будь в сознании! Сейчас нельзя засыпать!
— Зачем тебе сдался старый пес, который все равно сдохнет от немощи не сегодня-завтра?.. — хрипло выдохнул Монах и сразу же закашлялся. Каждый глоток воздуха давался ему через жуткие страдания, почти непреодолимые, но он все равно продолжал причинять себе боль, выталкивая слова из клокочущего кровью горла: — Отпусти меня, королева Элейн, этот твой верноподданный чертовски устал…
— Даже не думай так легко отделаться, Седжал! — рявкнула я так, что застонали даже мертвые, чей покой я нарушала своими криками. — Считаешь, что справедлив, Монах? Вперед, можешь закрыть глаза и сдохнуть сию же секунду, если считаешь, что сейчас справедлив!
Я готова была прибегнуть к любым способам вернуть ему боевой дух, которым он всегда заряжал других, и ни за что не намеревалась мириться с его унынием перед самой развязкой нашего существования. Даже если мы сгинем после осуществления нашего сумасшедшего плана, он должен увидеть этот финал и должен стать его действующим лицом, потому что из нас всех именно Седжал больше всего заслужил шанс на победу, он заслужил не просто нести это знамя, он должен был стать этим знаменем сам. За всеми этими событиями последних дней я не заметила, как Седжал становился все бледнее эмоционально. Он постепенно ослабил поводья своих героических устремлений и веры в справедливость, прежде крепко натянутых. Он отказался от борьбы, потому что слишком долго не знавал вкус побед, и с каждым новым днем его голова опускалась все ниже и ниже, а на плечах громоздилось еще больше сожалений.
Вот почему Монах молил о смерти — ему было стыдно за то, что, рассчитывая на победу в войне длиной почти всю его жизнь, он пришел к финалу этой жизни обретши лишь чувство унижения. Седжал так хотел избавиться от ядовитых сожалений, что был согласен умереть в грязи от ржавого прута случайного монстра. Он даже был готов отречься от всего, что было до самого момента его трусливой смерти, потому что только так он мог бы скорее расстаться со своим унынием. Он, но не я! Я не могла согласиться на то, что Седжал, бесславно канет в небытие, когда б достоин величайших почестей за свой терпеливый и многотонный вклад в финальную битву.