Кендра была прекрасна во всех своих проявлениях. Ее природа дышала жизнью в полную грудь. Луга, обильно цветшие даже ранней весной, раскинулись богатыми коврами вдоль полноводных рек, чьи могучие русла-рукава тянулись далеко на юг. Мы продвигались все дальше, встречая на своем пути целые озерные края с кристальными водами, в которых, бликуя в солнечных лучах серебристыми чешуйками, плескалась самая разнообразная рыба. В тени могучих елей пряталось дикое зверье, а в пышных кучерявых дубовых кронах на все голоса заливались сладкоголосые птицы.
За все свои годы службы в армии Старии я никогда не видела таких красот, а ведь истоптала в армейских отрядах почти всю страну. Стария всегда казалась мне огромной, но такой безжизненной, и не зря. Где-то на подсознательном уровне я давно понимала, что она не жилец. Да и она будто давно понимала свои перспективы, от пагубных мыслей о скором упадке превратилась в усохшую, едва дышащую старуху. Степи да степи, а за ними новые, еще менее приветливые, еще более обширные. Здесь же, в Кендре, куда б ни падал даже самый скупой на эмоции глаз, он везде находил первозданную, смелую, откровенную красоту. Даже сточные канавы здесь выглядели произведением искусства, вышедшим из-под руки великого мастера. Не знаю, с чем было связано такое сентиментальное восприятие окружающего, но Кендра мгновенно влюбила меня в себя. Ей даже не потребовалось для этого обещать мне каких-либо благ и богатств, вот так, за приветливые птичьи трели и вечнозеленые долины я моментально продала свое сердце чужой для меня стране.
На восемнадцатый день путешествия мы наконец въехали в столицу. Наш отряд следовал по главной улице четко организованным строем, где головным всадником был капитан Ян. Дхе-Фортис шествовали рядом со всех сторон, их военная выправка и природная строгость вселяла в людей одновременно и страх, и благоговение. Затянутые в черную кожу, вооруженные острыми клинками и ледяными взглядами, эти воительницы моментально привлекали всеобщее внимание, а потом уже людям было трудно отойти от увиденного. Даже городская стража не решалась препятствовать нашему продвижению, мысленно задаваясь вопросами, кто мы, и зачем прибыл такой многочисленный отряд в столицу Кендры.
— Они даже не спросят, кто мы такие? — усмехнувшись, произнесла Арин, ехавшая по правую руку от меня.
— Бесстрашные, — хмыкнула Верна. Она была разочарована тем, что Дхе-Фортис не выказали должного внимания.
— Сейчас в городе много чужаков, — ответил Ян, как всегда спокойным, рассудительным тоном. — В эти дни в столице проходит весенняя ярмарка. А смерть расточительного короля только добавила пышности этому празднику.
— Заметил, что очень много одноруких детей, — высказался Ян, в то время пока я мысленно делала тот же вывод.
— Может, в местных канализациях есть гнезда граммитов? Они известны своей страстью к людоедству. Подкрадываясь к колыбели, впиваются зубами в детские конечности и, отрывая кусок, бегут прочь с долгожданной добычей…
Пока мои спутники беседовали, я наблюдала за происходящим в полном молчании. Люди действительно не испытывали горечи от потери государя, никакого траура и спущенных знамен в торговом районе я не заметила. Напротив, все было украшено весенними цветами и пестрыми лентами, где-то вдали под звуки флейты голосили неприличные песни бродячие музыканты.
По мере приближения к сердцу столицы, толпа все сгущалась, однако мы не останавливались, уверенно продолжая шествие. Среди торговцев, покупателей и обычных зевак то и дело сновали люди в форме, похожей на военную, но без каких-либо знаков отличия и званий. Что-то вроде добровольного отряда, но слишком неприветливого и наблюдательного. У них не было никакого военного лоска, выправки. Их форма содержалась не самым опрятным образом, а трехдневные щетины небрежно покрывали нижнюю часть лица. При себе они имели очень странное оружие. Как правило, стражники или городская охрана пользовались одноручными клинками, а у этих мужчин на поясах висели топоры с довольно большой длиной лезвия. Некие палачи разгуливали по площади города и все что-то тщательно выискивали. Взгляд их не задерживался на нечестных на руку торговцах, обвешивающих граждан, или проститутках, за каждым углом откровенно и нагло предлагающих себя клиентам, что побогаче. Их интерес принадлежал совсем иной категории людей — ворам.
— Ага, и эти граммиты сейчас прямо перед нами, — наконец догадалась я, увидев, как огонек в глазах стражника загорелся, когда он застал ребенка за воровством буханки хлеба.