На мгновение он замедлился, но только на мгновение. А потом его действия стали еще более решительными. Кхаан подхватил меня и усадил на стол, освобождая от подъюбников путь к моему лону. Король ворвался в меня и принес новую порцию боли: душевной, физической. Только что исцеленное тело вновь стонало страданиями и страстью одновременно.
Излившись, Кхаан не успокоился, но похотливая ярость схлынула. Теперь его действия были более спокойными и даже нежными. В глазах перестала клубиться мгла и приобрела цвет тихой беззвездной ночи. Оставаясь во мне, он медленно расстегнул верхний лиф моего платья и отложил в сторону. Юбки упали к его ногам, обнажая мои бедра. Кхаан вновь поднял меня на руки, Он властно сел в свое рабочее кресло, а меня оставил сверху. Ладони короля гладили мою спину, обнимали талию, ласкали грудь. Неспешно, целуя меня в губы, шею, он развязал шнуровку корсета и прохрипел:
— Зачем тебе эти корсеты, в жизни я не видел более идеального женского тела...
— Есть мода и строгий этикет, мой король.
— К дьяволу этот этикет и моду, — рычал он, — хочу, чтобы ты ходила нагая.
— Ты и есть этот дьявол, — прошептала я скорее себе, чем для Кхаана.
— Нет, моя королева, дьявол – это ты, и, боюсь, душа моя давно в твоей власти, — эта фраза Кхаана отпечаталась долгим поцелуем на моих губах как раз в тот момент, когда он вновь вонзил в меня свою плоть.
Тотчас расцарапала душу новая мука. Протяжная, как стон филина студеной ночью, гулкая, как тишина в пустой тюремной камере, разнимая, как бутон пиона при нежданных заморозках. Кхаан подавлял мое наслаждение близостью с ним, великолепным, желанным, страстным любовником, все больше добавляя страданий в мои ощущения. Я не знала, для чего он это делает, почему нарочно призывает ненавидеть, почему не разрешает принимать таким, каков есть на самом деле... Да, бывали моменты, когда я ненавидела его до безумия искренне, по собственной инициативе мечтала, чтобы он подавился за обедом и умер в страшных судорогах удушья. Но то было за дело, за его грубость, несправедливость и прочие пороки. Он же наказывал меня за исполнение супружеского долга, но сам же его ненасытно требовал.
— Будешь выходить, вели, чтобы Сара навестила меня.
— Как прикажешь, мой король, — покорилась я, одеваясь очень медленно.
Боковым зрением я видела, как Кхаан пожирает меня глазами. Он по-прежнему сидел в кресле обнаженный и полный желания.
— На тебе печать темной магии, после которой не выживают, — задумчиво произнес он, лаская взглядом мои ягодицы.
— Вихрь чернокнижника, — спокойно ответила я.
— Как королева Кендры могла разгневать чернокнижников? — снова задал он вопрос и подошел сзади.
— Оказалась не в том месте не в то время, — не оборачиваясь, ответила я и продолжила одеваться.
— У моей супруги талант появляться не в том месте не в то время... Это может повлечь за собой много бед, — безразлично сказал Кхаан, напуская на мою душу новое проклятие.
— Раньше я полагала, что Вихрь чернокнижника – моя главная беда в жизни, теперь знаю, что ошибалась, — сглатывая комок боли, сказала я и обернулась.
— Выходит, среди всех неудач в твоей судьбе я занимаю особенную нишу?.. — было в его голосе что-то такое, нет, не издевательство точно, скорее уж надежда?..
Дальше я не знаю, что со мной произошло: чары ли Кхаана это, или мое собственное минутное наваждение, но я мгновенно обхватила рукой шею мужа и притянула его к себе. Губы хищно впились не поцелуем – укусом скорее. Король зарычал. Сперва я подумала, что от злости на мою дерзость, но когда ощутила упершийся в меня возбужденный орган, поняла, что это была крайняя степень вожделения.
В одно мгновение мы оказались в покоях Кхаана, теряя остатки рассудка в страсти, прикосновениях, поцелуях. Кхаан причинял мне боль и дарил наслаждение. Насилие в его объятиях становилось моим желанным безумством, непреодолимым наваждением. И я кричала, я умоляла, я плакала, но, похоже, уже не от боли...
Мои волосы разметались по простыням белоснежными вихрами, мое тело, безупречно красивое после огранки магией Монаха, совершенное, покоилось в могучих объятиях. Кхаан не велел мне уходить, напротив, он крепко прижимал меня к себе, готовый в любую минуту вновь погрузить свою плоть в мое лоно. Даже если он это сделает, я едва ли уже что-то почувствую. Помимо дикой боли во всем теле я ощущала непомерную усталость. Она заглушала все прочее.