* * *
_________________________________________
Вот и восстала из мертвых еще одна рукопись. Даже чернила не просохли.
Спасибо всем, кто ждал и поддерживал! Только благодаря вам я нашла в себе силы снова сесть за утраченные работы.
С любовью,
Ваша Варя.
Глава 17
Моя вера в Седжала была оправдана сполна. После нескольких дней без сна, Монах наконец-то нашел ключ к разгадке странных символов в дневнике Шаэлин. Он раскрыл ветхий сборник откровений в твердом переплете и, хмурясь, принялся переводить на понятный мне язык Дхе-Фортис архаичный диалект:
— «…Теперь я знаю, мой поступок был лишь одним из этапов, но, на беду, не завершающим. Уничтожив физическую форму чудовища, я бессильна в убиении духовной сущности, даже когда при помощи всей моей магии было разрушено вместилище нескончаемого зла — это черное сердце — на множество черепков. Теперь они лежат в моих ладонях, стремясь к воссоединению, а потому мне придется схоронить их под толщей сдерживающей магии вдали друг от друга до тех пор, пока не явится тот, кто завершит начатое мной…»
— Она уничтожила Угвура, положив жизнь на скитания по всему Хагейту в попытках спрятать то, что не должно быть найдено, а Кхаан добыл почти все это?.. Похоже, он действительно намерен стать новым Угвуром, — констатировала очевидное я.
— Боюсь, здесь все еще более запутано, чем нам казалось до обнаружения дневника Шаэлин.
По мученическому выражению лица Седжала я поняла, что сейчас он собирается поднять мое воображение на новый уровень. Выдохнув, я кивнула в знак того, чтобы он продолжал. Монах снова перевернул страницу и озвучил:
— Вот слушай, что она пишет дальше: «Сегодня мне было явлено предвестие, отвергать которое я не имею власти, даже будучи одной из ведьм Баланса. По воле Равновесия, я должна стать частью или даже истоком запущенной цепи событий, что были определены творцами мироздания как непреложные. Знание гласит, что ребенок, коего ношу сейчас под сердцем, один из потомков Угвура, первый из наследников крови Бога Тьмы, даст начало роду королей…»
— Шаэлин родила от Угвура?
Монах едва кивнул и ответил:
— Да. По ее же словам, в которых она подробно описывала свою жизнь во время своих странствий по Хагейту, ни одного дня она не пожалела, что отдала сына на воспитание другим людям. Шаэлин ненавидела собственное дитя, не сумев найти в своей душе даже каплю материнской ласки и тепла для сына, которого называла просто «наследник проклятой крови».
— Что с ним стало? — осторожно спросила я, предчувствуя новый крутой поворот в повествовании.
— Она продолжала свое скитание до самых родов. Войдя в столицу одного маленького, почти вымершего под гнетом соседей государства, она родила дитя. Почти сразу после родов, ослабленная до безжизненного состояния, она передала ребенка королю, чей род не мог быть продолжен из-за врожденного бесплодия. Шаэлин сказала монарху, что если этот ребенок станет наследником трона, то сможет уберечь от раздела соседями маленькой ничем не примечательной страны и обязательно сохранит ее суверенитет. Королю нечего было терять, а потому он доверился Шаэлин и принял младенца как родного.
Монарх решил вырастить сына в заботе и любви, вложив в него правильные понятия и мысли. Сын Шаэлин вырос достойным преемником трона, равно как и его сын, и сын его сына. Ни один из них не перенял и частицы магии как самой Шаэлин, так и Угвура. Позднее, на закате своей жизни, ведьма Баланса переосмыслила отношение к «наследникам проклятой крови», выражая мысли терпимее, растеряв на бесконечных дорогах своих странствий всю ненависть, пусть не к Угвуру, но к его потомкам.
Она сама пишет об этом так:
«…В мытарствах прошел остаток отпущенной мне жизни, словно наказание за сладкую вечность перед этим. Восемь десятков лет ушло на то, чтобы предать земле черепки самой бездушной твари всех миров, которая, словно непреодолимо нависшее проклятье, пьет жизнь из моих вен и по сей день. Каждый день был труднее предыдущего. Сдерживание темной материи разрушало меня беспощадно. Год за столетие — так теперь исчислялось мое время в мире живых под воздействием тьмы. Я больше не слышу некогда бушевавших потоков презрения в ныне покойных водах моей иссыхающей души. Моя ненависть достигла пика и рухнула с него вместе иными, куда более благородными чувствами, превратив тело в пустое, разлагающееся ветошью вместилище.