— В вашем невероятно тайном ордене какая-то патологическая проблема с сохранением этого самого тайного статуса, — беспомощно выдохнула я, сбившись со счета всех тех бед, что свалились на меня из-за одного короткого «да», которое я по глупости произнесла однажды Монаху. — Как это произошло? По счету какого пророчества он был хозяином?
— Четвертого — с трудом ответил он и продолжил издеваться над моим терпением.
— То есть того, что после самого Хейнина… — в задумчивости произнесла я, прекрасно осознавая, какие у Кхаана могли быть к этому мотивы. — Как это произошло?
Монах и без моих призывов погрузился в свои тяжкие воспоминания, но мне его благородное молчание не дало ясности и не могло дать. Тогда я процедила сквозь сжатые зубы, расходуя последние капли самообладания:
— Слушай, Седжал, сейчас мои нервы, скажем так, слегка на пределе. Мне сегодня удастся получить от тебя ответ, не прибегая к уговорам?
— Ее звали Нантара. Пророчество было явлено ей в юном возрасте, обязав к строгому укладу жизни, к мнимому выбору заранее определенных судьбой вариантов. Как и все мы, она была лишена свободы и права на что-либо, что шло вразрез с осуществлением пророчества, с риском разрыва цепи из-за отхождения от великого замысла. Приняв обременение пророчества, Нантара посвятила жизнь изучению истории Хагейта. Она, хотя и не желала себе такой участи — становиться посланником воли Баланса, но истинно выполняла свое предназначение. Мы познакомились, когда я впервые приехал в столицу Кендры. Как ты помнишь, Ойго тоже изучал историю, ту ее часть во всяком случае, которая касалась Кхаана. Чтобы сложить в голове картину будущих действий короля мира людей, за свою жизнь он изъездил весь Хагейт вдоль и поперек, следуя тонкой нити тайн и хронологий. Так и пересеклись наши пути…
Монах на мгновение снова перешел в мир мыслей и воспоминаний. Его лицо стало таким же серым, как призраков прошлого, с которыми в настоящий момент он вел немой диалог.
— Неожиданно, но наши судьбы сплелись крепче, чем мы на то рассчитывали…
— Это потому, что ты узнал, что Нантара тоже Проводник? — заполнила повисшую паузу я.
— Нет, Элейн… То, что она была Проводником, я узнал уже слишком поздно…
— Была, — догадываясь о причинах состояния Седжала, произнесла я.
Монах не стал дожидаться, когда я начну выдвигать версии, при которых неизбежно придется выслушивать болезненные вопросы, а просто продолжил рассказывать, кажется, главную трагедию своей жизни:
— Мы с Нантарой сблизились, не как друзья по несчастью, не адепты одной веры — как мужчина и женщина. Эти чувства росли постепенно, из маленького ростка в крепкое дерево. Не было ни стихийности, ни пылких признаний, просто однажды каждый из нас понял, что быть порознь дальше невыносимо. Это была любовь, вкус которой я так больше и не познал в своей жизни, вкус которой давным-давно стал горше яда и ненавистнее жалости. Перед глазами при воспоминании о ней только одна картина: в руках ублюдка Хейнина церемониальный клинок, что был напоен кровью Нантары и моего неродившегося ребенка…
— О боги, Седжал… — нахмурившись, я скрыла шок под маской скорбящего мужества, когда впервые за столько лет нашего с Монахом знакомства узнала истинную причину его мести.
— Стоя над трупом моей возлюбленной, умертвив дитя вместе с матерью, Хейнин взглянул на меня так, словно не было ничего проще, чем совершить это убийство… Хладнокровно, даже статично. Конечно, что есть смерть даже не сотен — одной — в угоду великим замыслам господина?..
— Как я понимаю, Кхаан — единственный, кто знает ее часть пророчества? — высказала свое умозаключение я. — Именно поэтому, как ты считаешь, он и приказал слуге убить Нантару.
— То, что это Хейнин убил Нантару у меня нет никаких сомнений, но я не могу быть уверен, что это приказал Кхаана. Возможно, мне просто не хочется верить в то, что король мира людей виновник ее смерти, ведь тогда мне придется признать свое поражение, мне придется сдохнуть с той злобой, что съедает меня столько десятилетий. Ему я не соперник, даже если бы моей ненавистью можно было сжигать целые города.
— Если бы только это была ненависть, — протяжно выдохнула я, осознав, что события тех дней поселили в сердце Седжала не только это едкое чувство. — Мы уже давно решили, что Кхаану известны все части пророчества, значит, и твое также не укрылось от него.