Где-то вдали послышался вой. Нет, не волчий, а куда более визгливый и тошнотворный. Каждый, кто хоть раз бывал в Южных топях, никогда при жизни и вечность после смерти не забудет душераздирающего визга, сулящего лишь погибель. Вириски — непомерно свирепые и бесстрашные. Один представитель этого магического племени животных уже представляет угрозу, а стая по мощи поистине заслуживает своего названия «Жернова смерти». Вириски никогда не охотятся в одиночку, даже если рассредоточиваются на большой территории. Едва только заслышав вой одного, мгновенно сбегутся десятки и даже сотни сородичей, что в условиях чащобы значительно сокращает шансы хоть бы и самых искусных воинов не просто на победу — на выживание.
Вой раздался еще ближе, разрезая душу напополам. Чтобы справиться с тошнотой от этого мерзкого звука, я сильнее сжала пальцы вокруг рукояти своего клинка и продолжила ступать вперед. Кхаан подошел беззвучно и, притянув к себе, плотно прислонил к могучему вязу спиной. Его хищные глаза искали угрозу в темноте, мои тоже.
— Их уязвимое место — шея, — склонившись надо мной, прошептал Кхаан.
Я кивнула в знак того, что поняла его, и мы тотчас разошлись в разные стороны от дерева. Прятаться дальше не было смысла, вириски нас выследили, поэтому мы вышли против врага, сколько бы душ не насчитывало его полчище. Ведь именно за этим мы и были здесь.
Приглашения на обед монстры не дожидались, разъяренно кинувшись в атаку всем подоспевшим к месту пира поголовьем. Уворачиваясь от удара уродливой жилистой лапы, краем глаза я увидела, как Кхаан обнажил меч и бесстрашно ступил в полчище кровожадных тварей. Хм, любопытно. Он не стал прибегать к магии, кажется, решил составить мне компанию в сражении лишь посредством грубой физической силы. Его дело, а я сейчас была слишком зла, чтобы мыслить объективно, хотя, признаюсь, такой его поступок не разгневал меня еще больше, а это достижение в реальности наших болезненных взаимоотношений, что ни говори.
Как я ни старалась отделаться от мыслей о нем, как ни пыталась полностью отрешиться от всего, связанного с моим таинственным супругом, до конца не получалось. Вириски бросались на мой меч пачками, но даже такая интенсивность боя не могла окончательно вызволить меня из сети мыслей, которая была сплетена разумом из самого надежного материала — сомнение. Волей-неволей я все же бросала взгляды в сторону Кхаана, сперва машинально, затем все больше из-за увлечения эстетикой его сражения.
Как бы ни были мы далеки друг от друга, какие бы стены ни разделяли нас, я не могла отрицать того факта, что Кхаан безупречен во всем, что делает. Нет, его мастерство не было каким-то природным талантом, некой исключительностью, это точно не то, что досталось ему с легкостью, ведь чтобы стать лучшим, требуется пройти длинный и сложный путь. Хейнин был непреложно прав, давая своему владыке подобную характеристику. Воинское превосходство Кхаана — это результат тысячи выигранных битв, в каждой из которых он терял больше, чем приобретал. Ради боевых шрамов и добытых кровью умений он жертвовал самым дорогим, что есть у человека — свободой. Вот только ни один из этих шрамов не был нужен ему, тогда как потребность в собственной свободе никуда не пропадала. Есть ли в этом мире человек, который положил бы столько же на алтарь чьего бы то ни было, но только не своего, благополучия?..
Замах, выпад, удар, уход от ответной атаки, новое наступление — все это в высшей степени являлось искусным боевым танцем. Да, резким, да, грубым, да, свирепым, но слаженным и красивым. Столько страсти, столько чувственности. Нет, не в привычном их понимании, скорее какой-то теневой стороны их сакрального смысла, потому как в каждом из этих чувств сейчас и всегда присутствовала жажда убийства. Такая философия объяснима и не вызывает у меня противоречий. Если ты направляешь свой меч против непримиримого врага, то лишь ради того, чтобы забрать его жизнь. В кровавой схватке победит лишь один. В этом нет сомнений. Сомнения в другом: сможешь ли ты выжить, если не имеешь страсти убить?
Вот так и у меня сейчас. Душа отчаянно требовала крови, словно было недостаточно той, которая превратила в ручей дорогу позади; злость внутри ни на миг не утихла, будто не ее рукой были срублены сотни косматых голов; отчаяние не отступало, как бы настойчиво усталость не сбивала с ног. Каждая новая минута сражения неизбежно истекала, а вместе с ней одна за другой истекали и жизни свирепых тварей, против острого меча превращая время в ничто, во все…