Я же считала, что помимо самого Короля Аграахона, есть еще один источник, чье расположение будет снискать не легче, но по нашему разговору я поняла, что слуга, переживая за своего хозяина, разделяет далеко не все строгие принципы последнего. У меня на руках вполне мог оказаться козырь, нужен лишь подходящий момент, чтобы создать необходимый эффект. Сейчас же мне оставалось понять, когда настанет этот момент, и что от меня для этого потребуется.
Итак, в моем распоряжении теперь имеется основное и пять из семи наводящих пророчеств, а еще бессчетное количество времени на анализ полученных сведений. Для удобства слово в слово я выписала их в правильном порядке благодаря восстановленной стараниями нас всех хронологии. И начала, конечно же, с основного, которое знал едва ли не каждый в Хагейте.
«Мир людей почти неотличим от преисподней своей греховностью. Утратив веру, он стал ее недостоин и должен получить такого повелителя, какого заслуживает. Неизбежно настанет день, когда придет дьявол, что заменит богов. Новая вера будет принудительной, никто не сможет противостоять. В его власти сосредоточится сильнейшая магия, темнейшее из чародейств. С помощью дарованного могущества одно за другим им будут завоеваны государства малые и большие, пока весь Хагейт не обратится одной звездой на черном небосклоне».
Чем больше вчитывалась в слова этого пророчества, тем меньше логики в нем находила. Было навязчивое, непреодолимое ощущение то ли недосказанности, то ли неточности пересказа. Словно текст так долго и вольно передавался из уст в уста, что сегодня слишком мало общего имел с оригиналом. Не добавлял ясности и тот факт, что первое наводящее пророчество по-прежнему было неизвестно. Казалось, узнай я его смысл, и основное стало бы куда понятнее, но увы, пришлось вязать его со смыслом следующего фрагмента — фрагмента Шаэлин, второго наводящего.
«Род Угвура должен существовать, пока не будет восстановлено то, что ныне разбито и предано земле. Превозмогая ненависть и воспоминания, дай жизнь тому, кому суждено стать родоначальником королей и предком того из них, который однажды закончит начатое…».
Хвала Небу, тут у меня было предостаточно пояснений. И пускай ни одно из них не давало отгадок к основному и первому наводящему пророчествам, зато доходчиво объясняло тезисное повествование второго. С третьим тоже не возникло проблем. Да, конечно, Хейнин немало меня удивил, поведав суть своего фрагмента добровольно, но я не собиралась рассыпаться в благодарности. У этого слуги были мотивы.
«То, что потеряло целостность, не утратило своей сущности, чужая магия чужого мира легко приживается в слабых человеческих сердцах. Маленькая злость породит большую трагедию, когда на благодатной для порока почве королевства, одно за другим, взрастят тираничное поколение монархов, жаждущих погибели друг друга. Хаос уничтожит Равновесие, если вверить судьбу мира живых в руки людей, меньше всех способных на героизм и самопожертвование. Лишь один из них, кто определен заранее самим Балансом, единственно способен принять общее проклятие, принять проклятие всех. Черная кровь до алого разбавится столетиями, но в нужный час отдаст потомку силу могущественных предков, и будет явлен миру его новый король».
Четвертое принадлежало Нантаре. После ее смерти оно было известно только Кхаану и его преданному слуге, едва ли Нантара доверила кому-либо свой отрывок, если не посвятила в него даже Монаха — самого дорогого человека в ее жизни. Что же такого кроется в словах того пророчества, если именно его хозяйка должна была умолкнуть навсегда, именно его смысл должен был остаться под семью замками?..
Была у меня еще одна причина для подобных размышлений. Почему Хейнин так услужливо поведал мне о своей части пророчества, но умолчал об этой? Он был тем, кто убил Нантару, ее тайну он же и принес Кхаану, а потому просто не мог не знать, о чем был тот фрагмент.
Даже несмотря на то, что у меня были предшествующая и последующая части, угадать смысл пророчества Нантары не представлялось возможным. Подсознательно я лишь понимала, что в тексте есть некий переход от Кхаана к Элейн. К той самой, которую упоминает в пятом фрагменте Рубен.