— Хвастаюсь?.. — с сожалением повторил он. — Было б все вокруг прихотью моего хвастовства, я бы мгновенно отказался от этого сладкого для большинства людей порока.
— Клянусь, сегодня я не уйду отсюда, пока ты не расскажешь мне обо всем.
— Нет нужды в клятвах, Элейн. Сегодня ты получишь не только ответы на все свои вопросы, но и заглянешь в грядущее, — улыбнулся он, и от этой улыбки у меня внутри разлилась какая-то едкая субстанция, горечь которой оседала на небе.
— Что такого хорошего для меня в грядущем, раз ты так весел и беззаботен?
— Для тебя все в грядущем хорошо.
Его откровенность едва не сбивала с ног. В сердце вдруг зашевелился червь страха.
— А что насчет тебя? — выдержав паузу, со всем напускным беспристрастием спросила я.
Кхаан вновь растянул на губах эту безумную улыбку и, скосив на меня взгляд, сказал:
— Ты скоро все узнаешь. Потерпи еще немного. Сейчас нам предстоит небольшое путешествие, но на рассвете следующего дня я дам тебе все ответы.
В руке Кхаана появились два клинка: тот, которым пользовался в сражениях он, и двуручный меч, ставший моим оружием еще с Вейона. О причинах их надобности мне все равно никто не расскажет, и придется узнавать по ходу действия. Я была права. Ничего не говоря, Кхаан взял меня за руку и повел за собой в ничто, в никуда.
Едва мы ступили из портала на поросшую лишайником каменистую почву, и мне больше не требовался проводник, Кхаан мгновенно разжал пальцы. Моя рука безвольно упала, теряя тепло его прикосновения. Лучше б пощечину дал… Ах да, что будет лучше, решаю не я. Не зацикливаясь на отношении Кхаана ко мне, я просто последовала за ним. Никто не обещал мне чувств, никто не приносил мне священных клятв, а те, что были высказаны, принадлежали публике, ради которой и задумывались.
Я сделала то, в чем уже давно достигла совершенства, — выбросила из головы ненужные деструктивные мысли и огляделась по сторонам. Похоже, мы оказались в какой-то лесной чаще у подножия гор. Этот поздний час виделся кромешно-черным не только из-за плотной завесы ночи — нависшие с трех сторон скалы даже дышать мешали, не то что видеть. Из плюсов: воздух был теплым и приветливым. Ласкаясь к немногочисленным открытым участкам на моей коже, он был утешением, через которое сочилась та самая, низкая, слезоточивая, бесчестная жалость к себе.
Постепенно тепло стало удушающим, превратившись из лестного друга в подлого пакостника. С каждым новым вздохом разница от смены климатических зон давила все больше. В Рисхеэли сейчас лютует зима, а на мне все еще утепленный мехом плащ и плотная одежда. Я была так вовлечена собственной яростью в игру своего супруга, когда влетела в гарем, что мне некогда было думать о подобных мелочах. И если в момент злости я не чувствовала ничего, кроме нее, то сейчас, остыв от гнева, я могла замечать внешние раздражители и испытывать дискомфорт от их надоедливого воздействия. Не было похоже, что за этим бесконечным лесом нас ждет ледяная пустыня, поэтому я сбросила с плеч тяжелую королевскую порфиру прямо на землю и продолжила путь. Мне полегчало не только физически, я будто бы отыгралась на ней вместо тех, на ком не могу выместить свою злобу. Какая же ты жалкая, Элейн.
Мы шли несколько часов, и постепенно пейзаж горных мест поменялся, обретая менее дикие очертания и антураж. Что лес, что поле — мне никакой разницы, я просто переставляла ноги и не останавливалась, пока не остановился Кхаан. На небольшой опушке он осмотрелся, прислушался к каким-то своим внутренним ощущениям и просто сложил оба наших клинка на траву. Кхаан распалил костер с помощью двух камней и уселся перед пламенем, словно он был каким-то уязвимым смертным, которому требовался отдых от продолжительного путешествия. Снова это нелогичное поведение вызвало у меня одни только вопросы, почему мы оставили позади столько сотен миль благодаря пространственному барьеру, но эти считанные три-четыре большую часть ночи пытаемся преодолеть физически.
Кхаан изредка бросал на меня молчаливые взгляды, которые, точно искры в холодном ночном воздухе, вырываясь из пламени, мгновенно гасли. Его целью не было привлечение моего внимания, вероятно, он просто наблюдал за моими мыслями, так старательно лезшими наружу из-под деланного самообладания. Я давно познала границы терпения, буквально растворенная в том неведении, в которое меня погрузили лет этак шесть назад, когда вернули к жизни посреди Сигильских равнин.