— Кхаан… — мой голос дрожал, когда я произносила его имя.
Теплые пальцы коснулись моих губ со всей нежностью. Он будто бережно собирал каждый звук только что произнесенного мной имени. Взгляд Кхаана стал умиротворенным, как у человека, который получил исполнение единственного желания от жизни в последний ее миг. Это напугало меня еще больше. Он отказался от борьбы. Он сдался. Он вложил в мою ладонь рукоять заостренного ножа.
Будто рассказывая о своей жизни Богу, будто оставляя свои сожаления позади, Кхаан спокойно заговорил:
— В моих руках была сосредоточена безграничная власть, безусловное могущество, при помощи которых я получал все, на что падал мой взгляд, но сам я никогда не принадлежал себе. Как символ рабства, на моей шее всегда был этот поводок… Каких бы высот я ни достигал, сколько бы ни завоевывал, доказывая всем и вся свое превосходство, я всегда чувствовал его сдавливающий след. И принимался ненавидеть тебя еще сильнее…
— ...меня? — непонимающе спросила я.
Настолько отстраненными были его слова и интонация, что я не могла понять, к кому он обращался. Однако Кхаан будто бы не слышал меня, а продолжал диалог с самим собой:
— Я ненавидел тебя всю свою жизнь, но когда ушла моя ненависть, я так уповал на твою, потому что сам трусливо сдался, возжелав тебя еще сильнее, чем прежде. Я намеренно взращивал в тебе это жгучее, ядовитое чувство, чтобы ни одной, даже самой безумной, мысли, мелькнувшей в твоей голове, ты не сказала «да».
Его пальцы обняли мои на рукояти клинка. Кхаан снова погрузился в свои размышления, точно тонущий в суровом неистовстве вод, и на выдохе продолжил:
— То, что у меня было, по праву ли рождения, или благодаря дарованному всевластию, никогда на самом деле мне не принадлежало, но вот однажды у меня появилось что-то, чему я был единственным хозяином. С такой ревностью я прятал мое собственное чувство, которым никогда и ни за что не стал бы делиться с другими, с сильнейшими, которое я сохраню даже тогда, когда сгниет моя плоть, сгинет мой дух. И за эту слабость я ненавидел тебя еще сильнее…
Его рука уверенным движением направила ритуальный нож Церхей вверх, пока его острие не уперлось в его грудь. Я истошно кричала, предчувствуя неизбежное:
— Почему, черт возьми?! Ответь же мне! Почему?!!!!
Вместо ответа он протянул мне сверток бумаги, где рваным почерком значился текст, знание которого я предпочла бы променять на самую мучительную и долгую смерть.
«И дано ему будет всемогущество, сопоставимое с силой шести Темных Владык. И только одной силе будет подчинен он сам — долга, и только одна плата достанется ему за преданность — самопожертвование. Фрагменты скверны вберет в себя его собственное сердце, и после воссоединения неоспоримо будет возвращено в мир, частью которого и является. Так падет на алтарь благополучия миров судьба короля в рабских кандалах, и палачом ему станет рука той, что носит символ самого незыблемого из всех союзов. Смертью потомка Темного Бога и завершится начатый вечность назад цикл, жертва принесена.
Нантара, IV»
— Как бы я хотел и теперь испытывать к тебе только ненависть, как бы хотел проклинать при одном взгляде на это безупречно красивое, преисполненное гордостью и мудростью лицо, только бы не прощаться сейчас с тобой, разрывая душу в клочья. Ты — та, которую я встретил презрением, потому что тебе и только тебе было предписано стать моей убийцей. Но этой проклятой судьбе моя участь показалась недостаточно трагичной, и она придумала способ, чтобы добавить настоящих, невыносимых истязаний. В тот же миг, как только я встретил тебя, тотчас полюбил. И, чтобы наверняка — не в Сиде, а задолго до тех событий, — когда нашел тебя едва живую на Сигильских равнинах.
…Тени, повсюду плясали тени, демонстрируя всеобщую радость от своей победы над Королем мира людей. Они не решались заходить в круг, но уже поджидали момента, когда полноправно смогут завладеть всем тем, что всегда принадлежало Кхаану.
Между сталью и сердцем осталось только признание Кхаана. Как только последнее его слово отзвучит, их встреча станет непреодолимой, их встреча станет роковой.
Кхаан не дал мне возможности даже говорить. Он не хотел слушать ничего от той, которая была призвана в этот мир, чтобы убить его. Я умирала вместе с ним, но воля Кхаана не позволяла мне даже помышлять о смерти. Он открыл мне все карты, рассказал об этом ужасном предназначении, где мы почему-то поменялись местами, и я стала его палачом, а он — моей жертвой.