Питер снова пришёл в себя; он поднялся с подушки; всё его тело было в холодном поту, и он закричал:
— Что — что ты сказала?
Комната была окутана тенями, и тишина была пронизана страхом, поскольку казалось, что холодное отчаяние этого ужасного сна просачивалось сквозь открытую дверь. Затем раздался звенящий звук. Он был настолько внезапным и неожиданным, что Питер в какой-то момент не мог решить, что вызвало этот звук. Затем он повторился, и Питер понял. Чашка застучала о блюдце. Он затаил дыхание и стал ждать. Лист бумаги зашуршал; мягкий удар говорил о том, что стул пододвинули к столу. Затем опять чашка застучала о блюдце.
Он выбрался из кровати, как лунатик, и пробрался на цыпочках к двери; его голосовые связки болели от желания заговорить. Но время для слов было неподходящим. Он должен быть уверен.
Гостиная представляла собою куб черноты, но чувство отчаянья ударило его, как ледяной взрыв с поверхности глетчера. Над его столом возвышалось белое очертание, как снежная плита на горном склоне. Чудо, любовь, потребность в защите, в комфорте — всё исчезло, накрытое волной чистого ужаса, особенно когда исчез свет, и комната погрузилась во мрак. Он закричал: «Нет... не здесь!» — затем, как слепой, стал тыкаться по комнате в судорожных поисках выключателя. Чашка с блюдцем упали на пол, и книга сползла со стола, затем свет включился, и он примостился за стулом, слишком испуганный, чтобы поднять взгляд, слишком парализованный страхом, чтобы двигаться.
Знакомое окружение постепенно помогло ему вернуть самообладание, и он, наконец, сумел выпрямиться и оказался лицом к лицу с неприятной правдой. Он был трусом. Мечтателем, который дрожит, когда его мечта становится реальностью.
Комната была опрятной. Разбросанные клочки бумаги были собраны вместе и аккуратно сложены на столе. Его ботинки были вычищены и поставлены рядом с его любимым креслом. Разные предметы одежды, которые он оставил висеть на спинках стульев, были сложены и лежали на обеденном столе; разбросанная мелочь расставлена ровными рядами на каминной полке. Рисунки, которые он испортил и отшвырнул в сторону, были разглажены и теперь украшали верхнюю панель телевизора. Только разбитые чашка и блюдце оказались не на месте. Осколки фарфора были немым свидетельством того, что работа не закончена, что она была неожиданно прервана.
Питер в страхе оглядел комнату; он знал, что она всё ещё здесь, скрываясь от него, или будучи слишком застенчивой, чтобы выйти наружу и показаться.
— Послушай меня, — он говорил мягко; его глаза « стреляли» из одного угла комнаты в другой. — Послушай меня. Ты должна забыть прошлую ночь. Тогда всё было иначе. Сельский сад в лунном свете — ты принадлежишь ему. Понимаешь это? Ты принадлежишь старому саду и деревянной скамейке. Но не этому месту. Боже мой, — не этому. Это место, где я живу и работаю. Ты не будешь здесь счастлива.
Звук его голоса затих, и несколько минут стояла успокоительная тишина, а затем из зала едва донеслось нечто подобное девичьему хихиканью. Возможно, он был тем самым влюблённым, который сделал настолько абсурдное и возмутительное утверждение, что возлюбленная теперь дразнит его радостно и легкомысленно. Он чувствовал себя человеком, поднёсшим огонь к сухому стогу сена. И вот он зажег роковую спичку. И теперь уже он не мог контролировать пламя.
— Пожалуйста, — прошептал он, — ты должна попытаться понять. Когда я сказал, что люблю тебя, я имел в виду, что мне жаль...
Нечто зашевелилось за пределами его поля зрения, и, когда он стал вертеть головой, то увидел белое платье, исчезающее в двери его спальни. Затем послышался звук встряхиваемой простыни, взбиваемой подушки и, что хуже всего, негромкое радостное жужжание. Он распознал мелодию. Это была песня «Зелёные рукава».
Он сел на стул, чтобы провести так остаток ночи. Его испуганный взгляд перебегал от двери в спальню к входу в зал, затем он стал осматривать кухню, совсем как голодный кот, который пытается одним разом найти сразу три мышиных норки. Ближе к рассвету уставший мозг взбунтовался, и он заснул, и проснулся с воплем, когда пронзительная боль обожгла его лоб. Когда он в испуге обернулся через плечо, он увидел стройную белую фигуру, выскальзывающую в зал. Он поднялся и посмотрел в зеркало над камином. На его лбу остался красный отпечаток пары губ. Так он получил свой первый поцелуй.