С фольклором же обстояло вот как. Обычно мне самому приходилось рассказывать какую-нибудь историю, чтобы “разговорить” собеседников и, в свою очередь, что-то услышать. Услышать то, что могло дать толчок воображению.
Может быть, сейчас будет небезынтересна чёрточка той эпохи. От поездок у меня сохранился, в частности, счёт из ресторана одного из районных центров: 1 бут. вина — 2,09 р., салат 2 порции — 0,10 р., заливной язык 2 п. — 1,20 р., шашлык 2 п. — 2,12 р., хлеб — 0,10 р. Стипендия тогда была 45 р., корреспондент районной газеты получал 115 р. в месяц.
Со временем я написал по собранным впечатлениям несколько вещей, постарался соблюсти в них скромность, но “безэротичными” они не получились. И, разумеется, “не пошли”. Когда в перестройку барьеры рухнули, я прочитал “Заветные сказки” Афанасьева. В них много жестокости, они замешены на злобном унижении женщины. Мне говорили: Афанасьев не придумал, а записал это, таковы были народные нравы. Тогда я решил противопоставить сказкам весёлые сказы, где женщина — прелестная, раскованная — владела бы магией игры. Напряглись память, воображение, фантазия. Во время работы думалось: если известно, что Афанасьев записал сказки, отчего мне прямо не сказать того же о моих сказах?
Сборник быстро расходился, однако мне пришлось услышать, что я приписываю сказы народу, дабы на этом “выехать”. Тогда я решил указать моё авторство.
Е.З.: Что позволено народу, не позволено одному автору… Ссылка на фольклор облегчила издание книги?
И.Г.: Да, это точно.
Е.З.: Игорь, ваши эротические сказы определены вами как буколические. Действие в сказах, в основном, протекает на привольной природе, людей связывают между собой чувственные отношения… Верите ли вы сами в идиллию любого рода, возможна ли она?
И.Г.: Вернусь к моим поездкам с другом на мотоцикле. Нам встретилось занятное обстоятельство, своего рода курьёз тогдашней системы снабжения. Едва ли не в каждом сельском магазине мы видели сухое белое вино. Стоило оно дороговато, градусов имело мало, народ пренебрегал им как слабенькой кислятинкой. Мне же и другу нравились лёгкие белые вина, которые в большом городе, в той же Казани, редко бывали в магазинах. Так вот, в одном селе, купив несколько бутылок, мы расположились на берегу речки. Из лесу вышли девушки, собиравшие там грибы, присели невдалеке. Видимо, хотели искупаться, но наше присутствие их смущало. Мы принялись их угощать, они отказывались: “У нас никто это не пьёт”. Однако пример, который мы подавали, — с причмокиванием и возгласами восторга, — в конце концов подействовал. Одна из новых наших знакомых сделала глоток, потом ещё, повела вокруг взглядом и произнесла фразу, которую я позже записал: “О, как легко оно даётся пить!” Группка осталась с нами, вину было отдано должное. Мы купались, все нагишом, брызгали водой друг на друга, девушки сплели себе венки, набедренные повязки из травы, лопухов. Кутерьма поднялась! Всё стало удивительно просто и легко. Я и мой друг остались в этом селе ещё на два дня. Это была идиллия. Она отобразилась — не “один к одному”, конечно, — в сказе “Птица Уксюр”.
Е.З.: Любовные сцены в ваших сказах столь естественны и в то же время вы изображаете любовь как произведение искусства, как действо… Вам становится подвластна такая неординарная художественная условность…
И.Г.: Я стараюсь, чтобы слова заменяли непосредственное созерцание, непосредственное восприятие действительности. И тут помогает чувство, что описываемое — самая что ни на есть живая реальность. Чувство это возникает оттого, что в памяти отпечатались не только эпизоды, подтолкнувшие воображение к созданию развёрнутых сцен. Запомнилось и настроение, какое эпизоды у меня тогда вызывали. Идиллия, о которой я рассказал, запомнилась очарованием непередаваемо тесного родства, близости между тобой и подругой.
Е.З.: В центре ваших сказов — женщина. В этом первенстве женских персонажей — естественный интерес к противоположному полу или причина здесь художественного характера? Изображение женщины интереснее, эмоциональнее?
И.Г.: Меня очень любили мать, бабушка, старшая сестра, они не спали ночей, выхаживая меня после болезни. Поиграть со мной приходила девочка, дочь друзей нашей семьи. Когда я пошёл в школу, мы вместе возвращались домой. Но вскоре я начал стесняться: в том возрасте, дело известное, мальчишки стесняются ходить с девочками. Но мне было заявлено: “Это ты из-за болезни. Не думала, что ты тряпка”. Разумеется, быть тряпкой не захотелось, и я даже стал брать подругу за руку.