Нащупала в кармане маленькую варежку. В детстве у меня была пара вязаных варежек, одну из которых потеряла давным-давно. Вторую же всегда носила со мной, как сентиментальный талисман. Оранжевая, вязаная, с тремя черными квадратиками. Достала и повесила за ниточку, которая осталась от бантика, некогда украшавшего ее.
– Вот и я без Валентина, как эта варежка без пары. Она многое значит для меня. Возьми ее, только помоги, – прошептала я, так, чтобы слышала меня только Богиня, которой посвящен идол, но не смогли разобрать ни Флора, ни Тетра.
Я вернулась, где мерзли мои спутники в ожидании.
– Ты чуть не заморозила нас. – Упрекнул Тетра Флору.
– Ну не замерзли же. У каждого была своя мотивация выбраться из безвременья. Вышли, и стали сильнее чем были. Только тот, у кого нет ни единого мотива, не смог бы выйти отсюда.
Пространство над площадью подернулось голубоватым, едва различимым свечением, и зарябило, как теплый воздух над костром. Снег изменил свое направление, он уже не падал, напротив, стал подниматься вверх, словно время побежало вспять. Подул резкий ветер, нарушив безмятежность и тишину.
– Пошли, быстро, – крикнула Флора.
И мы покинули это зловещее место.
– Не оборачивайся, – сказал Тетра. – Но не успел. Его голос звучал далеким эхом, словно продираясь сквозь воздух, многократно замедляясь в нем, как в топкой трясине.
Я оглянулась. С небес не грянул гром, ветер не перестал дуть. Снег также падал на площадку, над которой теперь кружили вороны. А по площади, где мы были только что в полном одиночестве, ходили люди: одинокие, пары, с детьми, жизнь кипела в этом месте как ни в чем и не бывало, словно и не прерывалась там никогда.
– Где же мы были? – подумала я.
– Это Старохувальская гора, – словно услышав мой вопрос, произнес Эфтан.
– Здесь правил древний князь Хувал, – добавила Флорентина, и отсюда пошел древний город. Тут стоял древний Пантеон. Пять идолов из дерева и золота (А кто-то считает, что шесть или даже семь, читая некоторые имена за два, – непонятно зачем вклинился Эфтан), которые установил Василий Отступник, кстати тоже родом из Знича, как и ты. Потом деревянные идолы были сброшены в Дану-Ра, и народ был полон скорби. Волхвы же причитали: навлек Василий тем самым на народ свой проклятие. Некоторые считают, оно до сих пор не искуплено.
Позже сюда привезли новых идолов, из камня, степных баб…
– Но проклятие так и не было снято… – Добавил Тетрахромбиул.
* * *
И вот, перед нами храм. Зеленый, как малахитовая шкатулка, настолько он казался сказочным, словно только-только и достали из стеклянного шарика-сувенира. Верхушки куполов, похожих на искусно украшенные яйца, что готовят на Эостару, были припорошены снегом, будто сладости, посыпанные сахарной пудрой. Сама церковь, возвышалась на небольшой площадке, словно на островке, на искусственном возвышении. За ней площадь переходила в уходящую внизу улочку, сложенную из природного камня.
– Мичуринская церковь – озвучил имя храма Тетрахромбиул. – Жемчужина хувальского барокко.
– А за ней – Мичуринский спуск, или, по-другому, Мичуринский взвоз. – добавила Флорентина.
Здесь когда-то протащили Перконаса до самых вод Дану-Ра и сбросили его. Был богом, стал чертом. – заявил Тетрахромбиул
– Люди, умирая не своей смертью, становятся заложными покойниками, пока не придет их пора уйти естественно. Вот и он был богом, а стал демоном. Злым духом, взывающим к мести. Перконас проклял эти места, и никто это проклятие до сих пор не снял.
– Мне кажется, ты преувеличиваешь, сейчас идолы все на месте.
Но Тетрахромбиул не стал возражать, но наоборот, озорно и весело запел:
Маленький мальчик играться пошел
Компостную яму случайно нашел
Крышку открыл, посмотрел, наклонился,
И, оступившись, в компост провалился.
Пропажу сынишки заметил отец,
Решил он пойти и найти наконец,
Компостную яму открыл, оступился,
И так вот, нечаянно, он утопился.
Бабушка внука искать собралась,
За домом открытая дверца нашлась,
Старушка нагнулась, и в яму скатилась
И жизнь ее так же тотчас прекратилась.
Однажды озеро засыпал дед,
И в этом помогал ему сосед.
Но в этом озере жил-был хозяин злой.
Был водяной, стал говняной.
Флорентина подпела Тетрахромбиулу последний куплет.
– Был водяной, стал говняной.
– Да... позитивная история! – сказала я в ответ на их пение.
– И не просто позитивная, а поучительная и на самом деле случившаяся! Как-то сидели мы за абсентом с Тенебриусом, обсуждали планы по разделению мира между разными силами, раскидывали на Тарокки расклады, пытались прикинуть, что из всего этого выйдет, и какое место в этом займем мы. И вот, сидим мы, пьем абсент, ждем, когда зеленая фея постучится в окно, а Тенебриус, давай и расскажи эту историю. Маленький мальчик пошел в огород, нашел выгребную яму, играясь, залез туда и задохнулся от ядовитых газов. За ним отец пошел, тоже полез вынимать, и настигла его такая участь. Ну и с бабкой тоже самое произошло. Вот я и говорю: давай песенку напишем, и, недолго думая, сваял. Тенебриус лишь чуть-чуть подправил.