- Не выходит, да? - голос над его ухом говорил полушепотом, был мягким, обволакивающим, как всегда. - Ну-ка, покажи... да у тебя же уравнение неверно составлено. Дай карандаш... Смотри, тут надо вот так...
Пол откинулся на спинку стула и смотрел, как Эдвард Харшоу склоняется над его тетрадью и быстро пишет в ней что-то своим красивым, округлым почерком. Всего одно равенство - и дальнейшее решение не вызвало у Пола сомнений. Ему стало стыдно, что он раньше сам его не нашёл: это была совсем простая задача.
- Вот так, - сказал Харшоу, выпрямляясь и кладя карандаш на стол. - Понял? Дальше справишься сам?
- Справлюсь, - ответил Пол, глядя на него снизу вверх. Он был таким же, как всегда - совершенно таким же. Стройный, подтянутый, с безупречно уложенным воротничком, с русой прядью, спадающей на лоб, улыбающийся, презрительный. Только один, без своей "свиты", а остальное - как всегда.
- Вот и славно, - сказал Харшоу, но не ушёл. Пол молча смотрел на него, не зная, что сказать. Харшоу как будто тоже не знал, и, поколебавшись, отодвинул стул рядом с Полом и сел.
- Ну ладно, - сказал он. - Говори.
Пол заморгал.
- Что говорить?
- Что тебе от меня нужно, конечно. Я понимаю, что ты чего-то хочешь, но, уж прости, мысли читать не умею. Так что, думаю, мы можем говорить напрямик и уладить это дело как джентльмены.
О чём он говорит, непонимающе подумал Пол. И так спокойно! Что мне надо от него?.. Да что мне от него может быть надо?!
- Ничего мне не надо, - нервно ответил он, невольно отодвигаясь. - Только... - внезапно его осенило. - Только мне совсем не нравится, что вся школа считает меня твоей шлюхой! Я не подстилка, ясно?! Никогда не был и не буду!
Он вдруг осёкся, поняв, что говорит. Харшоу продолжал улыбаться, его лицо не дрогнуло, не исказилось, только в глубине зелёных глаз на миг вспыхнула такая мука, что Пол проклял собственную глупость.
- Я не... я не то хотел сказать, - пробормотал он.
- Ты достаточно ясно выразился. Благодарю, - с совершенно безмятежным лицом сказал Харшоу. Мистер Эткинс, вдруг понял Пол, стоит за его спиной, он не слышит их разговора, но, может быть, наблюдает за ними. - Да, то, что ты говоришь - это досадное недоразумение. Я не потворствовал этим слухам, не знаю, кто их пустил. Но то, что... другие слухи, - после запинки продолжал он, - пока что по школе не пошли, я понимаю как твою готовность к сотрудничеству. Ты хочешь только, чтобы о тебе перестали болтать? Это я устрою. Но неужели только это?
- Слушай, хватит! - не выдержал наконец Пол. - Прекрати говорить об этом так! Ты как будто на торгах... перестань! Конечно, я никому ничего не сказал и не скажу, как ты вообще мог подумать такое?!
- Тише, - сказал Харшоу очень мягко. - Держи себя в руках, Стюарт. На нас смотрят.
Пол снова осёкся, и снова проклял свою глупость. Но он не понимал, не мог понять, как Харшоу умудряется сохранять такое ледяное спокойствие после всего... после того, как отчаянно, безутешно он плакал прошлой ночью, свернувшись на полу.
- Прости, - прошептал Пол в искреннем раскаянии. - Но я правда никому ничего не скажу, клянусь. И мне ничего от тебя не надо.
Харшоу помолчал. Его рука лежала локтем на столе - так, заметил Пол, что он закрывал Пола от посторонних взглядов своим плечом. Его длинные пальцы побарабанили по столу. Потом он тихо сказал:
- Зачем же ты в таком случае пришёл сюда?
Пол открыл рот - и закрыл его, не зная, что ответить. И вправду, зачем? Хотел убедиться, что Харшоу и впрямь не хочет его убить? Не мог поверить, желал удостовериться собственными глазами? Хотел вызвать его на разговор? Ну, вот и вызвал. Что дальше?..
- Ладно, - сказал Харшоу наконец, - как хочешь. Я буду считать, что мы друг друга поняли.
И, не дожидаясь ответа, он встал и пошёл в дальний конец зала - туда, где сидел мистер Эткинс. Пол в изумлении и ужасе смотрел, как мистер Эткинс, слегка улыбнувшись, что-то сказал ему, и Харшоу спокойно ответил, и ни один мускул на его лице не дрогнул - а потом он сел за стол и вернулся к прерванным занятиям. Пол смотрел, как его русоволосая голова склоняется нат тетрадью, как серьёзнеет его лицо. Спесь, надменность, злоба полностью ушли из него - остались не до конца оформившиеся, мягкие черты красивого мальчика, погружённого в интересный ему урок. Он слегка закусил губу, постукивая карандашом по бумаге, и Пол смотрел на это, смотрел, как он рассеянно оттягивает воротничок, как в задумчивости водит грифелем по нижней губе, оставляя на ней едва различимый сероватый след.
Пол не планировал того, что сделал потом. Ему всё ещё было трудно думать, даже ещё труднее, чем утром - теперь он совершенно перестал что-либо понимать. Он посидел в библиотеке ещё с час, потом незаметно выскользнул, но не пошёл в спальню четвёртого класса. Вместо этого он пробрался к спальне шестиклассников, забился в угол под портьеру и сидел там, глядя, как старшие мальчики небольшими группками возвращаются в спальню. Харшоу пришёл одним из последних. Наконец дверь закрылась, свет погас, всё стихло; потом опять раздались шаги, и в спальню заглянул мистер Эткинс - видимо, с обходом. Затаив дыхание, Пол смотрел, как он выходит и идёт дальше по коридору - в сторону библиотеки. Прошло ещё минут двадцать, и дверь спальни шестиклассников снова тихо отворилась.
Харшоу вышел, осмотрелся и пошёл следом за мистером Эткинсом.
С тяжело колотящимся сердцем Пол последовал за ним, прячась по углам и чувствуя себя шпионом из авантюрной повести. Он понимал, что ему нельзя здесь быть - похоже, Харшоу задумал месть, как знать, он может даже убить мистера Эткинса, и Пол вовсе не жаждал быть этому свидетелем. Но что-то заставило его идти, и в конце концов он оказался в том самом коридоре, где стоял вчера, слушая, как плачет Эдвард Харшоу. Сейчас он не плакал, вовсе даже нет: он казался спокойным и уверенным, шёл твёрдо и ровно.
Он снова вошёл в ту самую кладовую, и дверь за ним закрылась.
Пол несколько минут стоял в конце коридора, слушая гулко колотящееся сердце, и уговаривал себя поскорее убираться отсюда к чёрту. За дверью было тихо, не слышалось ни голосов, ни шума борьбы. Кляня себя последними словами и всё равно не в силах удержаться, Пол прокрался к двери, и, как вчера, прильнул к замочной скважине.
Картина, которую он увидел, отличалась от той, которую он наблюдал накануне. Впрочем, только в деталях.