Последний факт был ложью, но об этом не знал никто, кроме мистера Эткинса, Харшоу и Пола. Харшоу сказал это, и Пол подтвердил его версию. Ни один из них не хотел, чтобы кто-нибудь узнал, чем мистер Эткинс угрожал Харшоу на самом деле.
История получила широкую огласку, хотя комиссия встала в тупик при попытке классифицировать преступление. Что оно имело место, сомнений не возникало; однако благодаря мужественным действиям сына герцога Эдингтонского никто существенно не пострадал - не считая самого мистера Эткинса, к которому у благородных членов комиссии не было ни малейшего снисхождения. Все единогласно признали действия Харшоу отважными, благородными и единственно верными в данных обстоятельствах; впрочем, тех, кто знал этого мальчика давно, такое его поведение порядком удивило - это был первый случай на их памяти, когда Харшоу защитил младшего.
Однако, к счастью, насилия над честью ни одного из мальчиков совершено не было, и это мешало признать мистера Эткинса растлителем детей и заключить его под стражу. К тому же в дело вступил мистер Адделрей, директор Бродуэлла. Нисколько не пытаясь оправдать действия своего кузена, он тем не менее не мог абстрагироваться от родственных чувств и надавил на кое-какие свои связи в Лондоне. В результате скандал замяли. Мистера Эткинса перевели из Бродуэлла в другое место, где-то далеко в северных графствах - фактически это была ссылка, хотя некоторые члены комиссии сочли такое решение слишком мягким и в принципе ошибочным, так как мистер Эткинс снова оказывался среди детей, которых ему, разумеется, после всего случившегося нельзя было доверять. Однако покровители директора Адделрея придерживались иного мнения.
Харшоу стал героем. Ему выразили публичную благодарность и наградили неделей каникул, с тем, чтобы он мог оправиться от пережитого потрясения. Полу Стюарту также предоставили каникулы, вместе с извинениями, но только после каникул он больше не должен был вернуться в Бродуэлл. Так решила его мать, приехавшая ещё до начала разбирательства. Директор Адделрей одобрил её решение.
- Вы знаете, миссис Стюарт, - виновато говорил он, покашливая и задевая чернильницу острым локтем, - это совершенно правильно. Хотя, слава Богу, ничего непоправимого с вашим сыном не произошло, но вы же знаете, гхм, какое значение мальчики его возраста придают вопросам чести. То, что он вообще оказался в такой ситуации, может сильно ударить по его, гхм, престижу среди одноклассников. Возможно, ему будет проще начать всё заново, в новой школе.
И вот так получилось, что Пол покидал свою школу в третий раз.
Он был одновременно и рад, и расстроен, что мама приехала. Когда она обняла его, он почувствовал такой покой и защищённость, каких не испытывал уже очень давно. С другой стороны, ему не хотелось, чтобы она видела и слышала всё это. К счастью, плакать она не стала, и даже не говорила "бедный мой, бедный", только крепко обняла его и спросила, не хочет ли он домой. Он ответил "да". Он и правда хотел.А потом оказалось, что он уезжает насовсем, и ему снова стало грустно.
Хмурым ноябрьским утром, пасмурным, но не дождливым, Пол и Харшоу сидели на облезлой скамейке в глубине школьного сада и молчали. Они пришли сюда, чтобы без помех попрощаться, но прощаться им не хотелось, и они оба не знали, что сказать. Поэтому просто сидели, почти не глядя друг на друга, и месили ногами глубокую осеннюю грязь. Пробегавшие вдалеке ученики украдкой поглядывали на них, но не злословили, как раньше: не было ничего плохого, напротив, было что-то светлое и трогательное в этом прощании спасителя и спасённого.
А что никто не знал, кто из них на самом деле кого спас - какое это имело значение?
- Так ты не вернёшься? - спросил Харшоу, и Пол покачал головой.
- Мой отец наконец возвращается из Индии. Мама говорит, дела у него пошли на поправку, у нас снова появятся деньги. К тому же она, кажется, вот-вот помирится со своей семьёй, с Дэвонширами. Может быть, - он усмехнулся, - меня отправят даже в Итон.
- Передашь там от меня привет моему братцу Фредди, - фыркнул Харшоу.
- Обязательно, - серьёзно ответил Пол, и они обменялись ухмылками.
Ветер, крепчая, шумел в кронах деревьев над их головами.
- А ты вернёшься сюда? - спросил Пол.
- А куда мне деваться? - пожал плечами тот. - Мне ведь всего год осталось доучиться. Как-то уж отмучаюсь.
- Ну да, отмучишься! Тебя тут теперь чуть ли не на руках носят. Ох и тяжело тебе придётся!
- Теперь нет, - тихо сказал Харшоу. - Теперь будет не тяжело.
Они помолчали. Потом Пол сказал:
- Но я надеюсь, теперь-то ты не будешь таким ублюдком, как прежде?
- Не могу в этом поручиться, - коротко улыбнулся тот. - К тому же я, как ты помнишь, не даю обещаний шотландской мелюзге.
Пол посмотрел на него, чувствуя неожиданный прилив странной, острой нежности - и грусти. Они шутили, делали вид, будто шутят, но он понимал больше, чем они могли оформить в слова. Нельзя изменить ничего - ни того, что делаем мы, ни того, что делают с нами. Можно просто пытаться как-то жить с этим. И надеяться, что получится.
- Ты приедешь ко мне в Лондон? - вдруг спросил Пол, и Харшоу удивлённо моргнул.
- И что мы будем там делать, в Лондоне? - переспросил он растерянно, и Пол усмехнулся.
- Там есть чем заняться, поверь мне. И, кстати, я не забыл, что вызвал тебя на конкур. Я всё ещё намерен доказать тебе, что шотландские малявки тоже на кое-что способны.
- Способны, - эхом отозвался Харшоу.- Да. Я уже понял это.
Ветер донёс до них приглушённый женский крик. Это мама звала Пола, им уже подали экипаж.
- Спасибо тебе, - сказал Харшоу, глядя перед собой. - Спасибо... Стюарт. Я никогда не думал, что...
Он замолчал. Пол промолчал тоже. Они посидели так ещё минутку, ёжась на осеннем ветру. Потом Харшоу сказал:
- Ну, наверное, тебе пора.
Пол медленно сполз со скамьейки, повернулся к нему. И вдруг наклонился, откинул от лица Харшоу русую прядь и осторожно поцеловал его в щеку.
- До свидания, - прошептал он и, не дожидаясь ответа, побежал по слякотной дорожке к дому, и кисти его шарфа с тартаном развевались за его плечами, пока Харшоу смотрел ему вслед.
Он добежал, остановился. Оглянулся и помахал на прощанье рукой. Харшоу помахал ему тоже, всё так же сидя на скамейке далеко впереди, такой маленький на фоне голого пустынного сада.
И когда колёса экипажа, увозящего Пола Стюарта из Бродуэлла, в первый раз тяжело повернулись в грязи, с серого Бродуэллского неба тихо посыпался первый снег.
3-5 ноября 2006 г.