А затем отдает его мне, глядя в сторону.
Я могу тебя поцеловать?
– Э. – Это восхитительно многозначное слово. «Э» означает «Я хочу что-то сказать, но не знаю, что именно», а также «Ты застал меня врасплох» или «Я сплю? Кто-нибудь, пожалуйста, разбудите меня».
Я сказала «э». Голова и шея Уоллиса уже залиты краской, а мое «э» делает их еще темнее, и, черт побери, он так нервничал, задавая мне свой вопрос, а я со своим «э» доконала его. Какой толк в этом самом «э», если следовало сказать «ДА, ПОЖАЛУЙСТА, СЕЙЧАС?». Вот только я не смогла выговорить «ДА, ПОЖАЛУЙСТА, СЕЙЧАС?», потому что чувствовала себя так, будто мое тело – одна большая бомба замедленного действия, сделанная из внутренних органов, и если Уоллис всего-навсего погладит мою руку, я выскочу из собственной кожи и с криком выбегу из дома.
Мне это слишком понравится. Я потеряю контроль над собой. А это плохо.
– Можно взять у тебя карандаш? – спрашиваю я.
Он отдает карандаш, по-прежнему не глядя на меня.
Да, но не сейчас.
Я знаю, это звучит странно. Прости. Не думаю, что получится хорошо, если я буду знать, что это произойдет. Я обязательно испугаюсь.
Будет лучше, если поцелуй окажется сюрпризом. Я разрешаю тебе удивить меня. Это приглашение к внезапному поцелую.
Мне не нравится писать «поцелуй». У меня от этого слова по всему телу начинают бегать мурашки.
Прости. Это странно. Я странная. Прости.
Надеюсь, ты не пожалел о том, что спросил.
Отдаю ему бумагу и карандаш. Он читает и пишет:
Не пожалел. Я умею делать сюрпризы.
Вот так. Вот так?
Дерьмо.
Теперь он будет пытаться удивить меня поцелуем. Когда-нибудь. Сегодня, но только позже? Завтра? Через неделю? А что, если он никогда этого не сделает и я проведу остаток времени, отпущенного нашим отношениям, гадая, а поцелует ли он меня? Что я наделала? Это была ужасная идея.
Меня сейчас вырвет.
– Я мигом, – говорю я и бегу в ванную, где сворачиваюсь калачиком на полу. Лежу так минут пять. Затем возвращаюсь в комнату и сажусь рядом с Уоллисом. Не успела я сесть, как его рука опускается на мою, и я вовсе не выпрыгиваю из кожи. Чувство контроля чуть ослабевает, но я сосредотачиваюсь на нем, и все устаканивается. Переворачиваю ладонь. Он растопыривает пальцы, и я могу просунуть между ними свои. Так мы и сидим, плечо к плечу, а наши руки лежат на кровати между нами.
И не так уж это плохо.
Глава 20
Без четверти четыре я беззастенчиво держу руку Уоллиса на своем колене и думаю, что определенно должна позволить ему поцеловать меня. Первый шаг всегда самый сложный. Разговоры, держание за руки, все такое – как только я привыкаю к этому, как только начинаю понимать, что это хорошо, мне требуется большего. Следуя логике, приходится признать, что, покинув комнату, в какой-то момент придется забрать у Уоллиса руку. Если не для того, чтобы вести машину, то по крайней мере чтобы мама не увидела. Но логика куда-то улетучилась и стала мне безразлична.
Прикладываю руку Уоллиса к своему животу, а другой рукой держу его за кисть, удерживая на одном месте. Мы близко наклонились друг к другу. Я подталкиваю его ступню своим вуки-носком. Он слегка толкается в ответ. Это что-то. Мы делаем что-то. Мне не нужно гадать, хорошо ли это, потому что это абсолютно хорошо. Он со мной согласен. Делаю вдох и кладу голову ему на плечо. Он зарывается носом мне в волосы. Я хихикаю. Он зарывается глубже.
Я никогда так явственно не ощущала своего тела. То, как оно двигается. То пространство, которое занимает. Это ни хорошо и ни плохо, просто иначе. Я смотрю на себя со стороны и исследую странный и таинственный мир телесности. Его пальцы подергиваются под моими на моем животе, что вызывает новые непроизвольные смешки. Слава тебе Господи, что его рука обезоружена моей; я не могу доверять своему телу, не могу предсказать, как оно отреагирует, если Уоллис начнет трогать меня где-то еще.
– О, черт побери! – говорю я, когда наконец смотрю на часы. – Почти четыре. Они должны быть там к половине пятого.
Рывком встаю с кровати, ожидая, что он тоже вскочит или по крайней мере уберет руку. Уоллис не делает ни того ни другого. Он отбрасывает меня назад. Он сидит спиной к стене, улыбается своей почти незаметной улыбкой и отказывается отпускать меня.
– Ну хватит тебе, – смеюсь я, стараясь сдвинуть его с места. – Нам надо ехать.
Висну на нем всем телом. Я уже почти сижу на полу, а он и не шелохнется. А потом меняет положение рук и поднимает меня вверх, обратно на кровать. И смеется при этом.