Я переминаюсь с ноги на ногу. В комнате холодно, а моя куртка наверху.
– Он всегда так себя ведет?
– Иногда. Он – отличный парень и хороший человек, но я ненавижу, когда он заявляет, что то, чем я занимаюсь, не имеет смысла. – Уоллис отходит от двери и начинает ходить по комнате. – Прости. Прости. Я не хочу, чтобы ты боялась. Не думал, что он осмелится поднять эту тему в твоем присутствии.
– Все хорошо. Я все поняла. – Я рада уже тому, что могу дышать свободно.
Уоллис опять сжимает кулаки. Никогда не видела его таким злым. Такое впечатление, что ему хочется что-то разбить, сокрушить. Может, бильярдный стол.
– Какой смысл жить, если ты не можешь заниматься тем, что делает тебя счастливым? Какой смысл в приносящей деньги карьере, если ты постоянно ненавидишь себя, делая ее? У меня нет семьи, которая поддержала бы меня, нет денег, чтобы платить за обучение – по крайней мере сейчас. Разумеется, мне придется брать студенческий заем, хотя у нас все равно нет возможности отправить меня в место получше общественного колледжа, и я выплачу кредит, занимаясь тем, чем придется по окончании колледжа. Мне нет необходимости становиться доктором, или юристом, или еще кем-то важным, кем он хочет меня видеть. Я просто хочу писать.
Я смотрю, как он вышагивает по комнате. И у меня создается впечатление, будто я врастаю в пол, и неуверенность разливается по моим венам. Я никогда его таким не видела – и потому не знаю, что делать, и просто стою и наблюдаю за ним до тех пор, пока он наконец не поднимает на меня глаза и снова не говорит:
– Мне действительно очень жаль.
– Тебе нужно выкричаться? – спрашиваю я.
Он ненадолго задумывается:
– Неплохо бы.
Беру с матраса подушку и кидаю ее ему. Он прижимает ее к лицу, и раздается приглушенный вскрик. Вероятно, это самый громкий из звуков, которые он издавал в моем присутствии, но подушка очень хорошо заглушает его, так что голос Уоллиса звучит с обычной для него громкостью.
Он швыряет подушку обратно на постель и сам следует за нею. В лежачем положении он не так страшен. Сажусь на край матраса и поворачиваюсь к нему.
– Плохо, что он такой, – говорю я.
Уоллис закрывает глаза руками. Как просто было бы сейчас наклониться к нему и поцеловать, но время для этого неподходящее. Может, такое время никогда не наступит. Потому что я, Элиза Мерк, вечно бегу от жизни. Как только я начинаю очень сильно чего-нибудь хотеть, то оказываюсь парализованной, стоит мне только подумать о том, что это можно взять голыми руками.
– Я уже отучился двенадцать лет в школе, делая то, что велели мне другие, – говорит Уоллис. – А я знаю, что бывает, когда кого-то принуждают к тому, что этот человек ненавидит. Я лишь хочу несколько лет заниматься тем, что мне нравится. Я что, многого прошу? Твои родители так с тобой поступают? Ты действительно хочешь заниматься графическим дизайном?
– Нет. Я просто сказала это, чтобы Тим не вышвырнул меня из дома.
Уоллис фыркает.
– Я не знаю, в чем я хочу специализироваться. Я просто не хочу быть… здесь. Родители любят напоминать мне, что я должна окончить школу, чтобы окончательно выяснить, нужно ли мне в колледж, и они считают, что если я туда поступлю, то стану общажной отшельницей, никогда не выходящей из комнаты и вечно пялящейся в компьютер. Но они не диктуют мне, что я должна делать – по крайней мере не днями напролет, – и мне кажется, так оно лучше.
И единственная причина, по которой они больше не хотят призывать меня к порядку, заключается в том, что я противостояла им так долго, что они в конце концов уступили. Но они до сих пор вспоминают о своих предпочтениях, и мама изредка делает небольшие выпады, напоминая, что нужно лучше учиться в школе, а папа заговаривает о стипендии, но все же у меня иная проблема, не такая острая. Мама с папой не знают, сколько я зарабатываю, но я-то знаю, и по крайней мере в этом плане я спокойна. У Уоллиса же есть только его фанфики, а они вряд ли помогут ему.
– Мне очень жаль, – продолжаю твердить я. Он опускает руки, смотрит в потолок и пожимает плечами. Затем переводит взгляд на меня:
– Тебе холодно?
Я обхватила себя руками за плечи и вся сжалась, чтобы как-то сохранить тепло.
– Хм.
– Держи. – Уоллис садится и вытаскивает из-под другой простыни на своей постели одеяло. – Это изоляционный слой. Надеюсь, он не слишком плохо пахнет. – Он оборачивает одеяло вокруг меня. И становится тепло. Возможно, это его тепло, ведь он спит на этом одеяле каждую ночь.
– Пахнет, как мыло «Ирландская весна» и шампунь «Спайси-бой», – говорю я.