— Я проспал! — крикнул тот.
— Бегом в раздевалку. Это тебе так не пройдет. Марш…
— Потише, — сказал Мюстафа.
Держась с большим достоинством, он спустился и направился к станкам.
Бернье скрепя сердце принялся приколачивать реборды. Белые халаты прохаживались по цеху, могли нагрянуть в любую минуту.
Мюстафа вернулся, и Бернье протянул ему его молоток.
— Держи. Твой ящик в машине. Но премия твоя улыбнулась.
— О, — сказал Мюстафа пренебрежительно, — нужна она мне.
На нем был толстый свитер, синий с белым; я никогда не видела его в спецовке или в комбинезоне. Алжирцы на конвейере как правило работали в пиджаках из твида и замасленных джинсах. На Арезки была черная футболка с засученными рукавами.
Мюстафа принялся приколачивать уплотнители, потом остановился и предупредил меня:
— Внимание, здесь хроно.
— Хроно? Это еще что?
Он пожал плечами; я перешла к следующей машине, не дожидаясь ответа. Он приблизился своей ленивой походочкой, оттолкнул маленького марокканца, ударил несколько раз молотком и остановился.
— Что с вашими волосами? Вы опять подобрали их? Вы не знаете, кто такой хроно? Это — хроно. Нужно работать не торопясь.
Он показал как, но в это время Бернье попросил, чтоб я пошла за ним.
— Взгляните, что вы пропустили.
Машина, на которую он мне указал, шла далеко впереди, она была уже в секторе, где устанавливали замки. Бернье взобрался в нее, присел и показал на широкий разрыв в пластике на уровне левой реборды.
Я извинилась.
— Будьте внимательны. Если это попадется на глаза Жилю или начальнику цеха…
Его мордочка щенка–пустолайки совершенно не соответствовала серьезности тона.
— Возвращайтесь быстро на свое место, а то он ускользнет у вас из–под носа. Я имею в виду брак.
Мюстафа подстерегал меня. Он спросил, что случилось.
— А, глупость…
— Это в моей работе?
— Да.
Он отвернулся и, казалось, задумался.
— Погодите, — закричал он.
Он ухватил меня за руку и, тыча пальцем, морща лоб от умственного напряжения, серьезно объяснил:
— Я сейчас делаю четвертую машину. Он вас водил к замкам? Ну так вот, — закричал он в восторге, — эту машину делал он сам.
Он потирал руки от удовольствия. Мне это было неприятно. Мюстафа огорченно покачал головой.
— Вы боитесь шефа?
Да, я боялась.
До полудня мы работали, не разговаривая. Время от времени я прислонялась к стене и на несколько секунд закрывала глаза. И как только Люсьен выдерживает?
Я осталась в раздевалке, дремля на скамье. Вошла женщина, сказала, что уже без двадцати два. Я надела пальто и спустилась. Кофе подбодрит меня. Когда не гудели моторы и люди выходили, мне нравилось бродить по огромному цеху и разглядывать спящие машины.
У двери несколько мужчин встретили меня свистом. Я начала уже привыкать к этому. Люсьен тоже стоял там, разговаривал с ними. При ярком дневном свете лицо его было серым. Я кивнула ему. Он подошел.
— Ты куда?
— Выпить кофе.
— Бернье, говорят, цеплялся к тебе сегодня.
— Кто тебе сказал?
— Паренек, который с тобой работает.
— Мюстафа?
— Да.
— Я здесь уже пять месяцев, — заговорил снова Люсьен. — Я был и на твоем участке, и на других. И раскусил систему. Уедешь ты или останешься, тебе полезно выслушать то, что я скажу. Не будь покорной. Здесь покорность — признание вины. Начальство любит лаяться. Не отнимай у них этого удовольствия. Не старайся через меру. Делай свое дело как исправный инструмент, ты ведь и есть инструмент. Никогда не стремись понять, что ты делаешь. Ты здесь не для того, чтоб понимать, а для того, чтоб делать определенные движения. Войдешь в ритм, превратишься в налаженный механизм, который не видит дальше конца конвейера. Тебя сочтут хорошей работницей и прибавят три франка в час.
— Я не намерена оставаться, — сказала я, задрав голову.
Мы были на бульваре Массенá, я искала глазами на третьем этаже окна цеха.
— Уже без десяти. Поторопимся.
Мы молча проглотили кофе. Люсьен заплатил. Выходя, он спросил:
— У тебя есть письма?
— На прошлой неделе было.
— Никогда не давай моего адреса. Пора. Пошли быстрее.
Я услышала звонок, подходя к лестнице.
Конвейер — гигантский удав, разворачивающий кольца вдоль стен. Огромная пасть извергает кузова из красильного цеха, сушилки, расположенной этажом выше, откуда лифт выбрасывает семь машин в час. Спустившись, машина одевается пластиком и, медленно двигаясь по своей трассе, постепенно обретает сначала фары, потом реборды, зеркало, противосолнечный щиток, панель приборов, щит, стекла, сиденья, дверцы, замки.