Сириус едва заметно кивнул. В синих глазах его стояла какая-то странная, неуместная мольба.
— Что я буду делать, пока этого не случится?
— Ждать.
— Где? На тысячах дорог? Я не…
— Ты будешь там, где пожелаешь. Но смотри же — вернись до звездопада.
Драко беспомощно взмахнул руками:
— Безумие.
— Ты прямо как Алиса в Стране Чудес, — сочувственно согласился Дадли Дурсль. — Честно? Это все, что я помню из того, что читал. Ну и я не очень много читаю… читал. Так-то. Дама бубен варила бульон, котлеты жарил валет. И что там дальше.
Сириус поднял красивую бровь. Миссис Лавгуд опять прикрыла лицо ладонью, пряча смех.
— Нет, ну что. Соглашайся, брательник. Выбор-то небольшой, — рассудительно, не обращая внимания на смешки, закончил Дурсль.
— Если я соглашусь, что будет с вами?
— Ты думаешь, мы все без тебя пропадем? — протянул Сириус.
— Сами же сказали, что ради меня собрались…
— Но мы идем своими дорогами.
— Выходит, больше не встретимся?
Дурсль покачал головой.
— Если только захочешь? Как-нибудь бы пересеклись. Я вот, к примеру, не против. И я бы Гарри повидал…
— Нет, — резко сказал Драко. — Гарри остался жив. Не впутывайте живых в это все.
Сириус Блэк откинулся на спинку трона.
— Мы встретимся, Драко. Обязательно. Много раз. На разных перекрестках. В других мирах, в новых мирах, в мирах старых. Мы всегда будем рядом, если это хочешь услышать. Мы будем рядом, но, когда вернешься, не зови и не пытайся увидеть.
Драко коротко кивнул. Решение он принял, пожалуй, раньше, чем осмыслил.
— Я хочу вернуться, — крикнул он шестерым. — Слышите, вы? Я согласен!
Порыв теплого ветра коснулся щеки — словно кто-то погладил его на прощание.
Шестого февраля Драко почувствовал — впервые совершенно отчетливо — что ожидание невыносимо.
Оно высушило его душу, выпотрошило и оставило болтаться в круговороте бессонных ночей.
Он слышал, как Гарри спорит с женой, как говорит ей, снова и снова, повторяет одно и то же: он убил невиновного, и он, Гарри Поттер, собирается подать в отставку.
Ночь за ночью, пока его сыновья прислушивались к приглушенному заклятиями, раздраженному спору в родительской спальне. Драко чувствовал их страх, их боль.
И в одну из ночей маленькая фигурка в белой сорочке выскочила из спальни Лили Луны, пронеслась неслышно по коридору, метнулась по лестнице — и по дому разлился звон. Свет во дворе погас. Фонарик из викторианского набора для девочек валялся в покрытой инеем траве, осколки остро и опасно щерились.
— Вот вам, — закричала Луна. — Замолчите же вы! Замолчите сейчас же!
Гарри выскочил из дома. Он был в халате, наброшенном поверх пижамы. Он схватил дочь на руки и понес в дом, девочка горько плакала, уткнувшись в его плечо.
Драко видел, как Ал дрожит в своей комнате, как он забирается под одеяло и там, в полной темноте, шепчет какие-то сердитые, умоляющие слова. Джеймс сидел на постели, голый, поджарый, весь из мускулов, жил и отчаяния, он сжимал руки, кивал злым мыслям.
Дом Поттеров погрузился во мглу — и больше не было света.
Наутро Лили Луна собрала осколки, она сложила их в бархатный мешочек и отнесла Альбусу.
— Можно все починить.
— Не надо. Я больше не боюсь темноты.
— Прости меня.
— Не ты виновата.
— И не папа.
— Я его не виню.
— Правда? Тогда и не мама.
Ал усмехнулся.
— И не мама, — эхом отозвался он. — Что-то случилось.
— Что?
— Я не знаю. Просто думаю… папа что-то сделал. Что-то, чему он совсем не рад.
Лили села на постель и потрогала темно-желтую, блестящую флейту.
— Ты забросил?
— Что? А, это. Неохота что-то. Может быть, Джейми будет счастлив… наконец. Кто-то же у нас в доме должен быть счастлив?
— А ты? А я?
Ал грустно посмотрел на нее поверх очков.
— Иногда думаю, что никогда.
— Много на себя берешь.
— Много повидал, — серьезно сказал мальчик.
— Скажи-ка, — Лили насмешливо сморщилась. — Какой ты важный.
— Скорпиус, — объяснил Ал после короткой паузы. — Вот когда он очнулся, сколько было радости? Что же теперь? Он все еще на костылях, еле ходит.
— Он поправится. Говорит, что очень скоро.
— Он с Рождества так говорит. Только, знаешь? Я думаю, чем так жить — лучше вообще помереть.
— А он тоже так думает?
— Не знаю, не спрашивал. Какой-то ублюдок в школе подставил ему подножку. А ведь раньше Скорпиуса все боялись. И любили. А теперь он как инвалид. Никто не подходит, все только пялятся на его костыли и думают… всякое.