— Какое благородство намерений, — холодно парировала Рози. — Не хочешь, не езди к нему.
— Нет, — сказала Лили, — мы все его друзья. Он всех позвал. Ему и так нелегко. Лично я не хочу быть предателем.
— Дети, — Гарри просунул голову в дверь, — я же просил побыстрее? В машину, бегом.
Он развернулся посреди разметки, и Драко с тайным удовольствием увидел, как скользнул мимо рекламный щит.
Гравийные брызги полетели из-под колес, но автомобиль Уизли двигался легко, быстро.
Драко узнавал луга, яркий умытый свет, запахи клевера и донника, пыльный и острый, дорожный ветер из открытого окна. Его охватило ликующее, солнечное, как весь этот день, чувство уже пережитого.
Гарри легко провел машину между холмов, петляя, въехал на склон, остановился.
Дальше двинулись пешком, подставляя щеки солнцу, жмурясь, неторопливо. Девочки нарвали полевых цветов, Ал сунул в рот травинку.
Так они и явились к накрытому под яблонями столу — присыпанные пылью, позолоченные теплым светом.
Астория встала и обняла по очереди — девочек, Ала, даже Гарри. Она показала на важного, с брюзгливым квадратным лицом джентльмена в белом льняном костюме.
— Это мистер Бэгглз, он потомственный травник и…
— Очень приятно, — Гарри пожал ему руку, девочки изобразили довольно неуклюжие книксены, а Ал вяло, по-американски небрежно помахал.
— Что? Все в сборе? А где же господа Малфои? — без удивления спросил Гарри.
Астория покраснела.
— Кажется, они… опаздывают. Мы, мы, пожалуй… начнем без них.
— Где Скорпиус? — спросила Рози.
— Я пойду, помогу ему спуститься. Он сегодня в коляске, доктора опять запретили нагружать ноги.
— Атрофия мышц, — наставительно проворковал мистер Бэгглз, травник, — серьезное дело, моя дорогая. Иногда последствия могут сказываться всю жизнь. Впрочем, припарки из настоя медуницы…
Гарри сел за стол и вежливо выслушал все сентенции насчет медуницы. Рози и Лили тихонько, скептически переглянулись.
— Я помогу, — сказал Ал, — я знаю все заклятия на его чертовой коляске. Я помогал ему в школе.
Астория разлила чай. Она сняла шляпу из черной соломки и положила ее в пустое кресло.
Малфои блистали своим отсутствием. Гарри пришлось посоревноваться в красноречии с мистером Бэгглзом, но сила медуницы превосходила силы начальника авроров.
Дети уничтожили два блюда с канапе, клубничные тарталетки, шоколадный пирог. Гарри запоздало принялся выговаривать, но Астория только махнула рукой.
Она встала, подняла бокал с лимонной водой.
— Сегодня странный день, — сказала она, ни на кого не глядя. — Мы все знаем, какой.
Мускул на щеке у Гарри дернулся.
— Скорпиус, за твоего отца, — Астория быстро отпила, поставила бокал и села, с прямой и упрямой спиной, по-прежнему не сводя глаз с белоснежной скатерти.
— Раньше в дни рождения папы было веселее, — заметил Скорпиус.
Порыв ветра ударил по ветвям, обсыпал стол и всех собравшихся снежно-белыми лепестками. Лили и Роза взвизгнули от восторга. Лепестки закружили в чашках с чаем, облепили пирог.
— Раньше вообще было веселее, — заметила Рози, — потому что мы были маленькими.
Ветер не унимался, трепал скатерть, гнул ветви, поднимал рябь в траве.
— Свежеет, — заметила Астория.
— И уже поздно, — подхватил Гарри.
Солнце склонилось к западу, небо стало бархатисто-синим, низким и уютным, как шатер.
Скорпиус молча развернул коляску, легкое плетеное креслице меж двумя неуклюжими колесами покатилось прочь.
— Мы останемся, — упрямо сказала Рози. — Останемся с ним.
Астория вдруг опустила лицо в ладони. Мистер Бэгглз в смятении встал, прошелся по лужайке и даже, Гарри — и Драко вместе с ним — мог бы поклясться, готов был от растерянности засвистеть какой-то мотивчик.
Лили легко коснулась плеча миссис Малфой, потом осторожно поднялась.
— Пожалуйста, не надо. Не плачьте. Ну же? Не надо больше плакать.
Гарри встал, откашлялся.
— Дети побудут немного, а потом мы уходим. Хорошо? Астория?
Она, без гнева и без благодарности, молча дернула плечом.
Маленькая процессия вернулась в дом. Ветер креп, свежел. Мистер Бэгглз что-то бубнил, наклоняясь к своей даме.
Небо налилось прохладой, выступили, словно капельки пота, первые мелкие звезды.
Драко разглядывал их без особенного внимания. Никакого звездопада. Ничего подобного. Сегодня, и сейчас, и сотню ночей до и после.
Ветер, совсем разыгравшись, сдернул со стола скатерть, опрокинул чашки, сбросил пирожные в траву. Покатились кусочки сахара, головки полевых цветов, салфетки. С кресла, в котором прежде всегда сидел Люциус, ветер содрал какой-то темный длинный предмет, отряхнул его, как прачка отряхивает белье, и Драко увидел, как по траве распласталась мантия.