— Сама не знаю. Но всякую ночь заберется под бок, руками за шею обнимет и все просит рассказать сказку. Так и засыпает у сердца, будто свой, кровный,— сказала тихо.
— А мне и того не легче. Иду с работу, а Степка со двора навстречу выскочил, да как закричал на всю улицу:
— Дед, как здорово, что ты пришел! Скажи петуху, чтоб не клевался! А то я ему весь хвост выдерну!
— Мужики, сама понимаешь, усмехаются. Мол, вот и дедом стал раньше времени. И чего твой Яшка медлит? Давно пора ему отцом стать!
— Иль не замечаешь ты, как сын изменился, с работы не к друзьям, домой спешит. Первые пару дней стыдился, что Степка к нему липнет, теперь уже не гонит от себя, наоборот, зовет. А вчера допоздна катал мальца на спине. Раньше когда он дома бывал? Вечерами не удержать было. Нынче про девок забыл, к друзьям не ходит, совсем домашним стал.
— Не обольщайся, вот пристройку для машины закончит и все на том. Снова хвост трубой поднимет. Теперь и машина появилась.
— Зря Илюша на Яшку брюзжишь! Сколько дней машина во дворе стоит. Мог бы прокатиться. Так нет, делом занят. Спешит поскорее под крышу определить. Серьезным стал, повзрослел, остепенился.
— Да брось квохтать. Вот только сегодня ему Сазонов «клизму ставил».
— За что? — всполошилась Ирина Николаевна.
— Послали его к Вальке Торшиной. Сам знаешь, баба непутевая, пьянки, гулянки всяк день, до ночи музыка гремит так, что стекла в окнах скачут. Соседи сколько просили убавить громкость, она всех на третий этаж послала и до трех ночи бесилась вместе со своими девками и хахалями. Соседи на них заявление написали и утром принесли к Сазонову. Тот нашего послал разобраться. Нашел кого! Яшка как пошел в десять утра, так только к концу дня вернулся!
— Значит, убеждать пришлось долго! — вступилась мать за сына.
— Чем убеждал? Вся шея в засосах, а морда в губной помаде. Вошел в кабинет и докладывает:
— Товарищ полковник, ваше поручение выполнено!
— Сазонов как глянул, враз озверел. Еще бы! Мало рожа раскрашена как у клоуна, из кармана лифчик мотается. Ну и оторвался на нем Палыч. Наехал по полной программе, назвал прохвостом и негодяем, кретином и отморозком. И это при всех!
— И наш смолчал? — удивилась женщина.
— Если бы так! Иль ты не знаешь Яшку? Он тут же сел за стол, начал писать рапорт, предупредив, что с завтрашнего дня не выходит на работу, потому что устал от Сазонова, от его хамства и грубостей, сказал, что сейчас приведет ему Степку прямо в кабинет, пусть он сам такой хороший воспитывает пацана, а он, Яшка, подаст на него в суд за оскорбленья и унижение достоинства офицера. Пообещал, что это дело он доведет до конца, мол, свидетелей в кабинете достаточно. Вот тут все всполошились. Кому охота стать свидетелем в суде против своего начальника? Успокаивать начали, уговаривать. Сазонову предложили публично извиниться за несдержанность. Тот уперся, на Яшкины шею и морду показывает. А тот удила закусил, мол, мне вся Россия аплодировала на «Поле Чудес», восторгались и поздравляли хором, а ты кто такой? Мальчишку до сих пор не можешь устроить, с тобой никто не считается, плевать хотят на твои просьбы и распоряжения. Вот я простой участковый, а сказал бабам не включать музыку после одиннадцати вечера и меня послушаются...
— Наш Сазонов как говном подавился. Разложил его Яшка на лопатки при всех. Пришлось извиняться, хотя Палыч не любит этого. Но деваться некуда, подал нашему сыну лапу и сказал:
— Забудь грубое, прости. И все же впредь не штрафуй бабье на лифчики, ни к чему они тебе. И не позволяй печати на себе ставить всякому дерьму. Не разменивайся на дешевок. Надень шарф и умойся, а то Степку до икоты напугаешь. И поверь, после этого случая я обязательно возьму у вас пацана, чтоб не испортил его с малолетства! Вот только приличный приют найду, где такие как ты не водятся. Всем ты хорош. Но не забывай ширинку застегивать хотя бы в конце работы!
— Поверишь, я как глянул, чуть со стыда не сгорел. А наш Анискин подзудел как назло и сказал:
— А ты Яшка брюки совсем не надевай, когда по таким порученьям отправляешься. Ни к чему они, сплошную мороку доставляют. Глянь, вон из другого кармана соленый огурец торчит. Ничего не скажешь, заботливые девки, тепло тебя встретили. Ты, видать, ночью к ним намылишься, раз так уверен, что музыки не будет?
— Какой там хохот поднялся, ты б слышала. А подлый Анискин добавил:
— Только ты, Яшка, после соленых огурцов к девкам не ходи. По своему опыту знаю. Оконфузишься, даю слово. А бабье злопамятно, до старости осмеивать будут. Так то и свел все на шутку. Кто-то выбросил в корзину рапорт, смял его, чтоб и мысли об увольнении больше не возникало.