Вечером в понедельник он направлялся в «Чиску», чтобы в очередной раз повидаться с Дьюи, как вдруг увидел розовый «Кадиллак», ехавший ему навстречу по Юнион. «Эй, Клифф, привет! — окликнул его сидевший за рулем Элвис, облокотившись на раму окна. — Давай за мной!» Клифф лишь кивнул, и через пять минут, миновав несколько кварталов, они оказались у автосалона «Мэдисон–Кадиллак».
«С этого момента моя жизнь переменилась и, совершив поворот на сто восемьдесят градусов, потекла бок о бок со стариной Элвисом. У автомагазина мы остановились, и он мне сказал: «Глянь, вот эту тачку я купил матери, а у нее нет водительских прав. Себе–то я только что взял «Эльдорадо», но мне бы не хотелось, чтобы по дороге домой с маминой машиной что–нибудь случилось. Ты бы не мог оказать мне любезность и отогнать ее к нам домой?» — «Ты серьезно?» — спрашиваю. И начинаю благодарить его за чудесный уикенд в Нью–Йорке, а он только пожал плечами и говорит: «Если не получаешь от жизни кайф, то на кой черт она нужна? Чего она стоит, если в ней нет места удовольствиям?.. Кстати, Клифф, ты бы не мог свозить меня в пару мест?» Не имеет смысла вдаваться в подробности, но в полшестого он сказал: «Клифф, я хочу пригласить тебя домой и познакомить с родителями. Поужинай с нами». Вот оно! «С удовольствием!» — ответил я, и мы поехали к нему на Одюбон–драйв. После ужина мы прошли в гостиную, и он спросил: «Клифф, ты знаком с Редом Уэстом?» — «Нет». — «Раньше он работал на меня, но сейчас служит в морской пехоте. Я остался один. А ты нравишься мне, маме, папе… В общем, я хочу, чтобы ты работал на меня. Кстати, когда я приглашал тебя в Нью–Йорк, таких мыслей у меня еще не было». — «Элвис, вот что я тебе скажу, — ответил я. — У меня есть ряд обязательств перед разными людьми. А учитывая это, я вряд ли смогу принять твое предложение. Я же хочу иметь полную свободу, быть, так сказать, свободным духом, никому ничем не обязанным. Вот если бы я работал у тебя… как друг… тогда это было бы совсем другое дело». — «Ты хочешь сказать, что тебя удерживает только это?» — удивился он. «В общем–то, да», — ответил я. «Тогда поехали за твоими вещами».
В тот же вечер у меня появилась своя комната на Одюбон–драйв. Спальня Элвиса была в самом конце коридора — та самая, что называлась «комнатой Натали», потому что там останавливалась Натали Вуд, когда приезжала, — а родители Элвиса жили в другом конце дома. В доме было три спальни и две ванные комнаты, так что никаких «коммунальных» проблем не возникало. Я переехал со всеми пожитками. Его мать сказала: «Это была комната Натали, теперь она твоя». Начиная с этого момента, Элвис хотел, чтобы я жил там постоянно».
Со временем Клифф пришел к выводу, что жизнь в обществе Элвиса крайне привлекательна. С его точки зрения, Элвис был «невинен, как дитя, ничего не знал ни о каких хитростях, благодаря которым «вертится мир», и действовал, руководствуясь лишь инстинктом. Он никогда никому не грубил, вел себя со всеми вежливо, но и не позволял другим садиться ему на шею. У него не было за плечами так называемой школы жизни, поскольку тогда он был еще слишком молод; единственное, что он знал до того, как попал в «Сан Рекордз», где добился денег и славы, это родительский дом. Он никогда не сталкивался с большим миром один на один». Его родители? «Вернон был тертым калачом, потому что когда–то разорился и ему довелось через многое пройти. Уж он–то отлично знал, что к чему, для него доллар был долларом, а четвертак — четвертаком. Однажды за ужином Элвис мне сказал: «Папа человек жесткий, но в этом не его вина. Ты же знаешь, что с ним произошло». А потом они мне все рассказали начистоту. Как–то раз Вернон мне сказал: «Знаешь, Клифф, у меня был случай, когда работа мне была нужна позарез, и я предложил хозяину вкалывать столько, сколько он мне позволит… но он отказался. Да, Клифф, это было тяжко».
Что же касается Глэдис, то она просто гордилась своим мальчиком — не больше и не меньше, чем в тот день, когда он выиграл приз по пению на ярмарке. «Она никогда не считала, что ее сын с детства обладал талантом великого артиста, которому стоит только подрасти — и он завоюет весь мир (о чем нередко говорят в своих интервью матери «звезд»), и знала, что он добился всего сам. Вестер показал Элвису пару аккордов, и, хотя никто тогда не обратил на это особого внимания, она им очень гордилась. «Я лишь надеюсь, что все мы будем жить долго», — говорила она. И ее не радовали его феноменальные успехи, от которых у любой другой матери «поехала бы крыша», — единственное, что имело для нее значение, ее бесценный и единственный Элвис.