Элвис рассмеялся и рассказал мне о других своих неудачах, но все дело было в том, что у него было столько энергии и целеустремленности, что он ни на секунду не сомневался, что пробьется и его ничто не остановит».
Во вторник 30 апреля он прибыл в студию с Фредди Бинстоком, Стивом Шоулзом, звукорежиссером Торном Ногаром и представителями RCA и MGM. Группа была усилена пианистом Дадли Бруксом. Это была удачная, продуктивная сессия, продолжавшаяся с 10 утра до 6 вечера. От предыдущих она отличалась лишь тем (помимо того, что на сей раз не было споров о том, пользоваться ли кинооборудованием, поскольку Полковник ясно дал понять, что этот вопрос закрыт раз и навсегда), что на ней присутствовали оба композитора музыки к фильму.
Это были Джерри Лебер и Майк Стоуллер. Всего на два года старше Элвиса, они имели на своем счету изрядное количество ритм–энд–блюзовых хитов (в том числе и «Hound Dog»), написанных ими еще в юности, и поначалу это предложение их не слишком вдохновило. Тем не менее за месяц до этого они позволили Джину Абербаху практически запереть их в номере нью–йоркского отеля и написали четыре новые песни (еще две были уже готовы). Их тогдашнее настроение по отношению к Элвису оставляло желать лучшего — кто он такой, этот тип, который лезет на их территорию? Обоим жутко не понравилось, как он сделал «Hound Dog», и вторую их песню, которую тот исполнял — «Love Ме», — они отдали ему ее скорее шутки ради, да и две другие, записанные им для «Loving You», тоже не вызывали у них восторга. Короче говоря, они не слишком стремились к встрече с Элвисом — да еще в «Radio Recorders», где в их же присутствии четырьмя годами ранее тем же Торном Ногаром была записана оригинальная версия «Hound Dog» в исполнении Бит Мамы Торнтон.
«Мы думали, что мы — единственные двое белых парней, которые знают о блюзе все, — рассказывал Майк Стоуллер. — Однако выяснилось, что он знает не меньше нашего». «Мы считали его просто поющим болванчиком, — вторит ему Джерри Лебер, — но оказалось, что он слышал кучу всего. Он знал все наши альбомы, любил Эдди «Клинхеда» Винсона, ранние вещи Рэя Чарлза… И в студии вкалывал как лошадь — никаких капризных выходок избалованной звезды. Некоторое время они присматривались друг к другу, а потом Элвис и Майк сели за пианино и в четыре руки сыграли какой–то блюз. После чего Джерри и Майк показали ему заглавную песню, написанную специально для картины, и тот, с одобрением послушав хрипловатый вокал Джерри, сказал: «О'кей, давайте ее сделаем».
В первый день они записали три песни, но на следующий день темп заметно снизился. Об этом сразу же стало известно руководству киностудии, и оно попыталось принять меры, чтобы Элвис не отвлекался от «рабочего процесса». Пока он «разогревал» голос за пианино, распевая спиричуэле с The Jordanaires («Что нас удивило, так это то, что в студии не было часов, — вспоминал Майк Стоуллер. — Мы с Джерри к такому не привыкли»), кто–то подошел к Торну Ногару и спросил, нельзя ли как–то ускорить запись? А во время перерыва на ленч этот же сотрудник «наехал» на The Jordanaires, — «Хватит тратить время попусту. Если он снова запоет госпелы, не подпевайте».
«Элвис вернулся с ленча, сел за пианино, а мы молчим», — рассказывал Гордон Стокер. «Ребята, в чем дело?» Ну, мне пришлось объяснить: «Элвис, нам сказали, чтобы мы тебе не подпевали». Тогда он встал и говорит: «Если я привез вас сюда и захочу целую неделю петь спиричуэлс, так оно и будет». И ушел! Просто взял и ушел».
На следующий день он так и не появился, но в пятницу приехал с таким видом, словно ничего не произошло. С этого момента руководство записью взяли в свои руки Лебер и Стоуллер, что для Фредди Бинстока выглядело вполне логичным: «Они приехали, потому что мы их пригласили, и в качестве продюсеров оказались куда более талантливыми, нежели Стив Шоулз». Какое бы давление со стороны студии ни испытывал Элвис, они с энтузиазмом взялись за дело, и Лебер просто фонтанировал идеями — одна хлеще другой («Элвис считал, что Джерри со своими разноцветными глазами — карим и голубым — просто форменный псих», — вспоминал Бинсток). В свою очередь, Стоуллер с вдохновенным блеском в глазах терпеливо объяснял Скотти и другим музыкантам их задачу, и работа в студии закипела. «Элвис всегда слушал очень внимательно, — рассказывал Майк Стоуллер. — Я показывал ему новую вещь на пианино — я и на пластинке играю на нескольких треках, — а Джерри пел. Когда он записывался, мы вставали перед ним, и Джерри показывал ему жестами, как петь. Наконец мы записывали дубль, который нам нравился, но Элвис мог послушать и сказать: «Нет, надо попробовать еще разок». И повторял дубль за дублем, чтобы прочувствовать песню до конца — пока результат полностью не устраивал его самого. Порой мы понимали, что все уже и так лучше некуда и он просто ловит кайф от самого процесса пения. А он как ни в чем не бывало говорил: «Послушаем, что получилось», пока наконец не приходил к выводу: «Вот теперь порядок». По отношению к работе он был предельно собранным, хотя при этом чувствовал себя в студии совершенно расслабленным — довольно странная комбинация».