Впрочем, Элвис не очень любил оставаться наедине со своими мыслями, а другим ребятам хотелось послушать байки о Голливуде, кино и начинающих кинодивах. Эшелон несколько раз останавливался, пропуская поезда, и где–то в Делавэре или Нью–Джерси в вагон, в котором ехали Элвис, Рекс и Нервный Норвелл, протиснулся нагловатый плюгавый новобранец по имени Чарли Ходж, который рьяно искал знакомства с Элвисом еще в Форт–Худ, правда без особого успеха. Когда–то Чарли пел с Foggy River Boys на юбилее Реда Фоули в Озарке и даже один раз встречался с Элвисом за кулисами зала «Эллис». Это было в 1955 году. Он не преминул вспомнить общих знакомых из мира шоу–бизнеса, и вскоре они с Элвисом уже перемывали косточки Ванде Джексон и деревенскому шуту Дядюшке Сипу; потом пошли разговоры об их страсти к квартетам. Чарли «твердо решил познакомиться с Элвисом, — вспоминает Рекс. — Он был одним из самых забавных парней, такой просто не мог не понравиться. Элвис мгновенно почувствовал расположение к нему». До конца поездки они травили байки и расстались, лишь когда состав подошел к перрону армейского вокзала в Бруклине на углу Пятьдесят восьмой улицы и Первой авеню. Это было в самом начале десятого утра. Здесь Элвис Пресли как большая знаменитость снова очутился в центре внимания.
Это была сцена, достойная П. Т. Барнума, Сесила Де Милла или Полковника в мгновения самых сумасбродных чудачеств. На платформе нетерпеливо приплясывали 125 репортеров, все начальство RCA, отец и бабка Элвиса, Анита, Ред и Ламар, Абербахи и Фредди Бинсток, да в придачу еще Полковник со всей своей свитой. «Элвис скоро выйдет, — объяснил офицер по связям с общественностью Ирвинг Мосс. — А пока давайте пройдемся по регламенту. Первые 10–15 минут отводятся фотографам, затем — большая пресс–конференция, потом — радио и телевидение. После этого рядовой танкист Пресли поднимется по сходням на борт корабля в обществе восьми случайно отобранных сослуживцев, прибывших тем же эшелоном, и попозирует фотографам. И, наконец, на борт пустят небольшую группу журналистов. — «Будет ли у Пресли вещмешок?» — спросил кто–то. «Нет, — ответил Мосс. — Вещмешок уже на борту». Но этот ответ не удовлетворил пишущую братию, и тогда офицер сообщил, что вещмешок можно одолжить. «Хочу сказать еще одно, дамы и господа. Поскольку наш терминал построен во время Первой мировой войны и исправно служит по сей день, он уже пропустил несколько миллионов солдат, и среди них были тысячи знаменитостей — людей искусства, ученых, спортсменов, деятелей индустрии развлечений. Армия считала и считает неправомерным особо выделять кого–либо из этих людей и устраивать для них пресс–конференции. Тем не менее в данном случае…» «Чего мы ждем?» — гаркнул один из репортеров, когда стало ясно, что Элвис Пресли уже прибыл. «Давайте его сюда!», «Начинайте же, ради Бога!» — сердито загалдели фотографы, отчаянно расталкивая друг дружку в борьбе за наиболее выгодный ракурс.
Наконец Элвис вышел из–за синей ширмы, за которой он болтал с Полковником, на миг застыл, позируя фотографам и улыбаясь в объективы, потом раздал автографы, поцеловал Мэри Дэвис, которую армейское начальство отрядило для торжественной встречи, постарался исполнить все пожелания толпы и, наконец, уселся вместе с Моссом за стол, заставленный микрофонами. В руках у Элвиса, были чемоданчик для бумаг из блестящей телячьей кожи и томик стихов, подаренный ему в поезде. «Как прошла поездка?» — спросили его. «За что у вас медали?», «Что означает «А» в вашем имени?» — «А–рон». Элвис объяснил, произнеся «а» очень протяжно. Да, отец, бабушка и Ламар намерены сопровождать его в Германию. «Продадите ли вы «Грейсленд»?» — «Нет, сэр, это дом моей матери». — «А как насчет крутых парней в вашем подразделении?» — «Вероятно, каждый из них думал, что я намерен отлынивать от работы, что я буду на особом положении, но когда они пригляделись и увидели, что я тоже хожу в наряды на кухню и в караул, как и все остальные, то решили, что я такой же, и…»
«Вас немало критикуют. Что вы можете сказать по поводу заявлений, что–де ваша музыка способствует росту молодежной преступности?» — «Не вижу тому подтверждений. Я стремился к одному: жить открыто и честно, не подавая дурного примера». — «Элвис…» — «Я добавлю… простите, сэр, но я добавлю: можно кому–то нравиться, а кому–то нет, независимо от рода ваших занятий. На всех не угодишь». — «Испытываете ли вы ощущение большой удачи? Считаете ли, что вам повезло или что вы просто талантливы?» — «Да, сэр, мне очень повезло. Случилось так, что я пришел в музыку как раз в ту пору, когда нужно было задать новое направление ее развития. Люди хотели чего–то иного, непохожего, и я, на свою удачу, подоспел как раз вовремя». — «Скучаете ли вы по шоу–бизнесу?» — «Мне очень недостает пения». — «Но и в армии тоже неплохо. Но уж наверняка вы рады избавлению от поклонников, срывавших с вас одежду, лезших в личную жизнь, угрожавших даже вашей безопасности?» — «Нет, не рад, отвечал Элвис, — тоскую даже по выходкам поклонников, ибо это — моя самая большая любовь. Я хочу развлекать людей».