Это было уже чересчур, и Филип отчеканил:
- Нет, я бы хотел повидаться с вами сейчас же, у меня в комнате, я приехал в такую даль исключительно по делу.
Он услышал, как мисс Эббот ахнула. Синьор Карелла, закуривавший вонючую сигару, ничего не заметил.
Как Филип и ожидал, оставшись наедине с Лилией, он перестал нервничать. Знакомое ощущение интеллектуального превосходства придало ему сил, и он гладко начал:
- Дорогая Лилия, не будем устраивать сцен. До приезда сюда я думал, что мне придется расспрашивать вас. Теперь такая необходимость отпала. Я знаю все. Кое-что мне рассказала мисс Эббот, остальное я видел собственными глазами.
- Собственными глазами? - повторила Лилия и, как он вспоминал позже, залилась краской.
- Да, что он, вероятно, хам и, уж во всяком случае, плебей.
- В Италии нет плебеев, - быстро возразила она.
Филип прикусил язык. Это были его собственные слова. Она доконала его, прибавив:
- Он - сын зубного врача. Ну и что тут такого?
- Благодарю за сообщение. Как я вам уже доложил, мне это известно. Мне известно также, что такое зубной врач в захудалом провинциальном итальянском городке.
Ему не было это известно, но он предположил, что зубной врач - звание достаточно низкое. Лилия, как ни странно, не стала противоречить, однако ядовито заметила:
- Вы меня удивляете, Филип, я всегда думала, что вы за равенство и все такое прочее.
- А я так думал, что синьор Карелла - представитель итальянской аристократии.
- Ну, мы просто написали это в телеграмме, чтобы не шокировать дражайшую миссис Герритон. Но это правда. Просто его семья - младшая ветвь. Всегда ведь семьи разветвляются. В вашей, например, есть кузен Джозеф. - Она как нельзя более находчиво помянула единственного нежелательного представителя клана Герритонов. - Отец Джино - сама любезность. Карьера его идет очень успешно. В этом месяце он как раз переезжает из Монтериано в Поджибонси. Что касается меня, то мое ничтожное мнение таково: важно, каков человек. Но вы, конечно, со мной не согласитесь. Кстати, дядя у Джино, должна вам доложить, священник, все равно как пастор в Англии.
Филип прекрасно знал, чего стоят итальянские священники, и так долго распространялся на эту тему, что Лилия прервала его:
- Ну, хорошо, а его кузен - адвокат в Риме.
- Какой еще адвокат?
- Такой же, как вы, с той разницей, что у него уйма работы и он не может брать отпуск в любое время, когда захочет.
Она ужалила больно, но Филип постарался не показать виду. Он переменил тактику и мягким, примирительным тоном произнес следующую тираду:
- Происходящее мне кажется скверным сном. Таким скверным, что дальше некуда. Если бы в этом человеке была хоть одна благородная черта, я бы еще мог тревожиться. А так - я возлагаю надежды на время. Сейчас, Лилия, он вас опутал, обманул, но скоро вы его раскусите. Ведь не может быть, чтобы вы, леди, привыкшая к благовоспитанному обществу, могли долго выносить человека, чье положение не выдерживает сравнения даже... даже с положением сына зубного врача королевской челяди в Англии. Я вас не виню. Виноваты чары Италии. Вы знаете, я сам не раз им поддавался. И еще виновата мисс Эббот.
- Каролина? Почему? При чем тут Каролина?
- Мы ждали, что она... - Филип сообразил, что ответ повлечет за собой неприятное объяснение, и, махнув рукой, продолжал: - Поэтому я уверен, и вы в глубине души согласитесь со мной, что помолвка долго не продлится. Подумайте о своем доме, об Ирме! Я даже скажу: подумайте о нас. Вы же знаете, Лилия, вы для нас не просто родственница. Если вы на это пойдете, я потеряю сестру, а моя мать потеряет дочь.
Она как будто была тронута, во всяком случае, отвернулась и сказала:
- Я уже не могу разорвать помолвку.
- Бедная Лилия, - сказал он, искренне растроганный. - Я знаю, как вам больно. Я приехал спасти вас, и хотя я человек кабинетный, но не побоюсь выступить против наглеца. Он просто-напросто нахальный мальчишка. Думает, будто сможет заставить вас угрозами сдержать слово. Он спасует, когда увидит, что имеет дело с мужчиной.
Для того, что за этим последовало, требуется подобрать сравнение - удар, взрыв порохового склада, землетрясение... Филипа подняло в воздух, хлопнуло о землю и утянуло в бездну. Лилия повернулась к своему доблестному защитнику со словами:
- Я буду благодарна вам, если вы, наконец, оставите меня в покое. И ваша мать тоже. Двенадцать лет вы меня воспитывали и мучили, больше я терпеть не желаю. Вы думаете, я дурочка? Думаете, бесчувственная? Как же, помню, когда я пришла в ваш дом совсем молоденькой новобрачной, и смотрели-то вы на меня свысока, доброго слова ни разу не сказали, каждый шаг обсуждали, а потом решили, что бывает и хуже. Ваша мать меня исправляла, ваша сестра делала мне выговоры, вы отпускали шуточки на мой счет, чтобы показать, какой вы умный! Даже когда Чарлз умер, мне все равно пришлось ходить в постромках, чтобы поддерживать честь вашего надутого семейства. Меня заперли в Состоне, заставили вести хозяйство, отняли всякую возможность снова выйти замуж. Нет уж, спасибо! Хватит! «Наглец»? «Нахальный мальчишка»? Сами вы наглец и нахальный мальчишка. Нет, благодарение Богу, я теперь не боюсь никого, у меня есть Джино, и на этот раз я выхожу замуж по любви!