Новый барак оказался поменьше нашего первого, а потому мы его и заполнили, присоединившись к жившим в нем жильцам. Между ними оказался тот моряк, который дал знать англичанам о положении «Грегора». Это был капитан 1-го ранга Шишмарев с женой и дочерью. Он был очень милый человек лет 50-ти с расчесанной надвое маленькой бородой, с серединным пробором седых волос на голове, в пенсне, с немного выдавшимися вперед зубами и сильным басом. Как моряк он объездил весь мир, видал множество интересного. Не обладая большим умом, он в своих рассказах при исключительной болтливости доводил слушателей до отчаяния. Какой-либо пустой вопрос к нему подвергал вас опасности сделаться его слушателем на час и два. В нашем положении такой господин был, пожалуй, полезен: он не давал задумываться и, утомив вас своими жестами, басом, вытаращенными глазами, давал возможность проспать потом лишний час. К нему у меня сохранилось доброе чувство как за то, что выручил нас в Одессе, так и за то, что в нем не было ничего напыщенного. Это был тип русского хорошего моряка. Где он теперь? Уже в Салониках ему приходилось продавать украшения жены, хотя в то же время мы видали его в дорогой кофейне с семьей за чашкой кофе с дорогими пирожками.
В числе наших спутников была и другая семья моряков. Это был небольшой, русый, бритый, с торчащими усами и носом на красном лице адмирал и его сын – высокий, довольно красивый, с бородкой, лейтенант. Этот адмирал должен был принять пароход «Грегор» после его ремонта в Константинополе как капитан, а сын должен был быть его помощником. «Грегор» предполагалось отправить за чаями Швецова во Владивосток, где было их 10 000 000 фунтов. Пароход был заарендован компанией «Шамшин, Швецов и Коломейцев» на 3 года за 3 000 000 руб. с их ремонтом, определявшимся тысяч в 200, с их топливом, командой и т. д. Одесское происшествие перевернули это предположение, и адмирал с семьей попал на мель. Он, кажется, предъявил какие-то требование к компании, хотя при таинственности поведения этой публики мы не узнали ничего, но адмирал не унывал. Было слышно, что он с сыном определился в какое-то кафе: отец – играть на виолончеле, а сын на скрипке, причем заработок определяли в довольно приличную сумму.
Начав говорить о бедном адмирале, нельзя не вспомнить о сомнительной личности господина Коломейцева. Это был молодой человек, высокий, стройный, довольно красивый, но с какой-то бабьей улыбкой. Одет он был великолепно, особенно бросались в глаза чудесные желтые сапоги из тонкой кожи на шнуровке, почти до колен. Он держал себя как-то изнеженно, говорил красивым тенором, и по его наружности было трудно угадать, что это делец последней формации. Б. Швецов, как видно, познакомился с ним в Киеве, где зародился экспортно-импортный банк. С приходом в Киев петлюровцев, а затем большевиков положение банка стало опасно, почему пришлось перебираться в Одессу. Банковские капиталы были вывезены шамшинской певицей, за что компания «Шамшин – Швецов» ее особенно ублажала. Эта дама сумела добыть себе паспорт на имя портнихи и, приняв пролетарский вид, благополучно прошмыгнула с громадными деньгами в Одессу, где вскоре банк открыл свои действия. Уже в Киеве Коломейцев имел какое-то отношение к банку, а в Одессе он явился уже компаньоном Швецова по аренде «Грегора».
Нужно иметь в виду, что когда я говорю о компании «Шамшин – Швецов», то говорю о сыне. Отец в этих делах участия не принимал, а вертелся около них от нечего делать и выказывал прямо какое-то обожание по отношению к Б. Швецову. Личность ли Швецова или его колоссальное состояние вызывали это обожание, до сих пор неясно, могу сказать одно, что оба Шамшина и певица облепили его, как мухи, а Борис, довольный их ухаживанием, не выходил из их компании. Коломейцев притерся к ней и, надо думать, устраивал тут свои дела, о которых за незнанием судить не берусь, а постараюсь припомнить происшествие, обнаружившееся на «Капуртале» после пересадки с «Грегора».