Анпенов был настоящий джентльмен. Происходя из крестьянской семьи, он получил образование в семинарии, потом попал на службу к Губкину и Кузнецову в Коломбо. Он прожил там больше 30 лет, совершенно англизировался, а в последние годы стал там русским консулом. По-английски говорил он, конечно, как англичанин. Кроме знания языка он знал все обычаи, приемы и взгляды англичан, почему для нас был неоценимым помощником при всех сношениях с англичанами. Со Швецовым был он старый приятель. Анпенов был человек долга, и всем, чем только и где только мог, он старался облегчить положение беженцев. Так он принял на себя хлопоты, чтобы деньги наши менялись по более приличному курсу, что было чрезвычайно важно для всех. Это ему не удалось, но как у нас полагается, многие взялись его ругать. Он это знал и не обижался.
На «Капуртале» им был поднят вопрос о том, что мы бесплатно пользуемся гостеприимством англичан, что мы обязаны отблагодарить их. Его просили обсудить этот вопрос с капитаном, который ответил, что англичане исполнили свой долг, а потому никакой благодарности не подлежат; хотели дать на чай команде – ответ тот же. Однако было собрано 15 000 руб., которые в конце концов с ведома капитана были переданы русскому консулу в Салониках для оказания помощи беднейшим офицерам и беженцам. Тогда решили послать благодарственную телеграмму английскому королю. Ее составил Михаил Васильевич, а Анпенов перевел. В этой телеграмме было особенно удачное выражение, в котором говорилось, что русский народ не забудет отношение к его бедам союзников и оценит их по заслугам. Конечно, в телеграмме упоминалось с благодарностью отношение к нам команды «Капурталы».
Как денежные дела, так и вопрос о благодарности и еще другие вопросы обсуждались, когда были на пароходе, на его палубе, а в лагере – около нашего знаменитого стола. Председателем обычно выбирался Михаил Васильевич, а исполнение постановлений поручалось комиссии, не обходившейся без Анпенова. О Смирнове мало что можно сказать. Этот человек был предан душой и телом Швецову. Человек тихий, занимавший крупный пост в Туркестане по делам Купеческого банка. Он намеревался через Владивосток пробраться в Туркестан, где находилась его семья, с которой он не видался два года и ничего о ней не знал, как и она о нем.
Жил у нас в бараке еще Валентин Семенович Вишняков, двоюродный брат С. Н. Урусова. Это был человек молчаливый, всегда в себе. Забрался он в самый отдаленный угол барака и никакого участия в жизни барака не принимал. По утрам, с самым сосредоточенным видом, чистил он щеткой свои чулки. Говорили, что он был человек страшно нерешительный и все не знал, куда ему деваться. Кажется, наконец он уехал на Афон.
Жил с нами Николай Алексеевич Михайлов с 14-летним сыном, длинным парнем. Жена Николая Алексеевича, урожденная Ильина, с другими детьми осталась в Харькове. Николай Алексеевич всю жизнь провел в работе, торгуя мехами в Москве. Это был человек дела, по характеру полная противоположность Чудакову, почему, вероятно, они очень дружили. Николай Алексеевич тоже принимал живое участие в наших комиссиях; он всегда старался чем-нибудь заняться и жестоко ворчал на сына, когда видел его без дела. Бедный юноша по возможности огрызался и не упускал случая напасть с ворчанием на родителя. Один раз было очень слышно. Николай Алексеевич захворал. Пошли у него нарывы то на лице, то на шее, ходил он с забинтованной головой, должен был держать диету, почему еду приходилось ему готовить самому для себя. Послал он Алешу за яйцами, а юноша ловкостью не отличался. Возвращается Алеша с пакетом и роняет его к ногам отца, конечно, все яйца разбились. Последовала безмолвная картина. Папинька употребил громадные усилие, чтобы сдержать себя. Сын ожидал грома и молний, а папинька остался без ужина. Так текла наша жизнь.