Приходили болгары, они приносили в ведре тепловатый суп, похожий на какие-то обмывки, по верху которых плавали редкие кружки жира, а в супе виднелись какие-то ошметки неведомой зелени. Затем приносились такие же ведра, наполненные кусками вареного мяса, но редко выпадало счастье получить кусок настоящей говядины, обычно получался комок сухожилий или еще чего-то, что мог бы лучше объяснить доктор Клисич как хирург; к этому мясу полагался отвратительный густой, коричневый, всегда застывший соус и какая-нибудь зелень на манер бобов, чечевицы, консервированной фасоли или чего-нибудь в этом роде. Наконец приносилось что-нибудь сладкое, иногда бисквиты. Особенно вкусно было варенье из апельсинов или лимонов, последнее блюдо было всегда самым лучшим и вкусным, так как было всегда на что-то похоже. На каждого полагалось по кружке красного вина и куска по два хорошего хлеба. У тех, у кого не было средств, эта еда была настоящее благодеяние, но каждый день и два раза в день эта говядина поселяла чистое отвращение. Сперва мы ходили в барак № 10, но однажды засиделись у Ирины Владимировны. Она меня позвала в свою столовую, там служили алжирские арабы вместо наших болгар. У них не было большого стола, а сидели человек по восемь за небольшими столиками, что было уютно и приятно, у служащих не было этого болгарского педантизма, и мы ухитрялись получать по три кружки вина, что делало эту трапезу если не вкусней, то веселей, тем больше, что в этой столовой было много дам, почему и арабы были много приветливей и добрей по части вина.
Приближалась Пасха. Капитан Шишмарев очень хлопотал, чтобы в бараке устроить заутреню, позвав попа служить ее, но это почему-то не удалось, и вот Шишмарев, зная на память всю заутреннюю службу, собрал хор, но, по нашему небрежному обычаю, срепетироваться не успели. Кто-то заказал в городе куличей, которые вышли красивы, но несъедобны, так как на три четверти были из творогу, однако дня через четыре-пять были все-таки съедены, чтобы не пропадало добро. Все мы с куличом получили по два крашеных яйца, что с куличами обошлось очень дорого (потом оказалось, что заказ сделал господин Радио). Время приближалось к 12 часам, накрапывал дождь, наши приоделись, а барыни по возможности и расфрантились. Все отправились ко второй столовой, где, с разрешения старшего врача, столы были убраны и было устроено что-то вроде алтаря, на стену был повешен чей-то образ, убранный цветами и зеленью, на алтаре среди цветов горело много свечей, помещение столовой было тоже все в зелени и цветах. В общем, вид был торжественный и красивый.
Шишмарев стоял во главе своего импровизированного хора. Он пел сильным басом «Воскресение Христово видевши», «Пиво пием новое» и т. д. «Христос Воскресе» выходило лучше всего как более известное, но остальное пение часто оставалось на одном Шишмареве, который один из всех знал эту службу. Тем не менее по окончании службы все разошлись вполне удовлетворенными, а многие и со слезами на глазах. Вдали от погибающей родины, живя под влиянием враждебной и ненавистной французской зоны, мы услыхали всем дорогие, наши русские пасхальные напевы. Спасибо капитану Шишмареву, что в эту ночь он сумел [порадовать] всех, кому они были дороги. Вспомнились только что ушедшие благополучные времена, и крепла надежда, что еще увидим мы свою родину возрожденной.
По окончании службы многие перешли в другую часть барака, где был накрыт большой стол, на нем стоял громадный самовар, извлеченный из багажа Дурново, там же нашлась и вся сервировка. Тут же красовался большой окорок, дар Ирины Владимировны Швецовой; разные закуски, редис и сладости доставили другие участники этой трапезы. Выпили виски, отличного портвейна, закусили горячей ветчиной, которую резал Михаил Васильевич, и за чаем просидели часа два в мирной беседе, а потом все разошлись по своим баракам в умиротворенном состоянии и думалось: пока живы эти песнопения, жива будет Россия и, хоть и попала она в лапы мерзавцев, но вырвется из их жестоких тисков и заживет она, наша матушка, своей самобытной жизнью.